- Ты уверен, что стоит так рисковать?
Химан не сразу ответил, не сразу оторвался от бумаг, которые предыдущий комендант оставил в жутком беспорядке, впрочем, тому они тоже достались от почившего уже графа, командовавшего обороной города. Во всем Эссилите по этим самым бумагам до осады было десять пекарен, которые могли бы и сейчас снабжать город хлебом, спасти от голода и местных, и армию захватчиков, которая из-за плохих дорог очень скоро окажется на голодном пайке. Где теперь эти пекарни? О том стоило бы спросить Нагаста Шееха, да только едва ли тот дал бы внятный ответ, так что пусть лучше болтается в петле у всех на виду. Химан поднял взгляд на Анграда, который все еще стоял перед ним и ждал ответа. Интересно, что он хотел от него услышать?
- Рисковать чем? - спокойно переспросил он, рассматривая очередную бумажку и тут же отправляя ее в дотлевающий камин. - Не думаешь же ты, что кто-то из них рискнет поднять руку на того, кто пришел с ним без оружия, с миром?
Хотя, конечно, дело было не в том, что среди защитников храма остались еще отчаянные люди - это можно было сказать наверняка,не строя догадок и предположений. Дело в том лишь, что едва ли кто-то из них так безумен или так принципиально не пойдет на сделку ради спасения, и пусть пока что им не от чего спасаться, но очень скоро скудные запасы еды кончатся, и тем, кто укрылся под защитой светлой богини, придется пить кровь друг друга, чтобы лишь ненадолго продлить собственную агонию. Химан не верил в то, что кто-то из них пойдет на такое, а если и начдется среди выживших такой безумец, то очень скоро его кровью осквернят священное место - ведь больше всего любому живому существу хочется жить, и это было одно из неногих правил, которые роднили между собой две стороны. Химан чувствовал, что Анград все еще сомневается, пусть и не решается дальше спорить, вернее, просто не хочет - знает, что если уже все решено, то он не откажется от намеченного, во что верит.
- Некоторые будут недовольны, - заметил он, глядя в темнеющее вечернее небо за окном, откуда сочилась в комнату закатная прохлада, расползаясь по углам, шарахаясь от тепла камина. Химан промолчал, не зная, что ответить, кроме как "я знаю" ответить было, в сущности, нечего, разве что добавить, что есть в этом мире те, чье недовольство переплюнет недовольство командиров, которым запретили развлекаться с пленными и от которых теперь оградили святое место.
- Если отдать храм на растерзание, будут недовольны светлые. С Ламией же пусть Серая Леди сама разговаривает, думаю, что у Амариллос пока что достаточно пленных для приношений своей богине.
Хорошо, что этого никто не слышит. Анграду он верил, как себе, но вот постороннему этой фразы будет достаточно, чтобы усомниться в его верности и броситься с этой правдой в кармане к тем, кому так не нравится это миролюбие. Корса до сих пор считает это преступным проявлением слабости, а у него в противовес есть только молчание и упрямое следование собственной выбранной позиции, с которой Химан надеялся не сойти до самого конца войны. Когда-нибудь ведь она кончится. Когда-нибудь все сложат оружие, и тогда начнут считать не то, сколько загублено людей и сколько утрачено городов, домов и храмов, но сколько жизней сохранено и сколько спасено золота, которого пока что только много. По крайней мере, ему хотелось в этом верить. Химан бросил в камин последнюю ненужную бумагу, пролистав то, что осталось. С этим стоит разобраться позже - он уже слышал, как в отдалении забряцали доспехи вызванных наверх рыцарей. Пора.
- Идем.
Да, им стоило торопиться. Немало найдется тех, кто мог бы запретить ему делать что-либо, и пока что все они были далеко, и только Ламия,как говорят, направлялась в Эссилит по морю. Слух летел вперед нее, но, будь она уже здесь, едва ли не дала бы о себе знать в тот же миг. Едва ли устояли тогда вековые стены городского храма, и так изрядно потрепанные за время долгой осады. Химан рассматривал то, что осталось довоенного величия храма, пока под покровом сгущающейся темноты они ожидали отклика изнутри, куда перед этим проскользнул один из светлых целителей, единственный, кого главная жрица была готова впустить внутрь. Ждать пришлось долго, видимо, страх говорил в собравшихся под защитой этих стен больше, чем здравый смысл, но вот тяжелая дверь приоткрылась, выпуская наружу маленькую женщину, чье лицо еще не укрыла сеть морщин, и молодого человека, в котором без труда можно было опознать воина. Химан почувствовал, как за спиной напрягся Анград и остальные рыцари, но предупредительно поднял руку, смеривая взглядом сопровождающего жрицы, чей взгляд был тих и прозрачен, как весенний лед. А волосы подобны огню.
- Мое имя Хильда, - твердым голосом проговорила она. - А это - Бьярки, мой сопровождающий. Я слушаю Вас.

Он привык смотреть на большинство окружающих сверху вниз, но маленькая жрица была мала настолько, что Химану приходилось едва ли не наклоняться, нависая над ней, и потому он сделал шаг назад, скользнув еще раз по лицу человека, что стоял за ее спиной. Прозвучавшее имя он расслышал очень хорошо, с удивлением для себя отметил, что внутри ничего даже не дернулось, не отозвалось - словно он заранее все знал, хотя, конечно, это было совсем не так. Но долгое ожидание и заблаговременное знание часто творят удивительные вещи, они примиряют с тем, чего долго ждешь и жаждешь, от этого оно кажется обыденностью, когда претворяется в жизнь, случайно, неожиданно. Теперь он почти отрешенно и безразлично думает о том, что вот перед ним стоит ключ к решению стольких проблем, ответ на такое огромное количество вопросов, кладезь влияния и власти, даже не подозревающий еще, какая битва может развернуться за его жизнь. О том, сколько новых сложностей влечет за собой его появление, так, что некоторые на его месте тут же сочли лучшим его прикопать вон в той придорожной канаве и забыть о существовании бастарда Балларда, увивавшегося за юбками.
Но бастардом он займется потом.
- Мое почтение, - Химан чуть склонил голову перед рыжей жрицей, и этот жест мог легко вызвать недовольство тех, что стояли за его спиной. Это недовольство - мягкий укол между лопаток, и за это он может сказать спасибо только собственной сестре, которой не приходится вести ни с кем переговоры и испытывать на себе недовольство тех, в ком она посеяла ненависть. - Мое имя Химан, я комендант этого города. Я пришел сюда без оружия, - он протянул вперед руки и показал ей раскрытые ладони, в знак того, что ему можно доверять и его можно не бояться. - Я пришел говорить о храме и людях внутри. Я предлагаю Вам сдать храм и выйти наружу. На моих условиях.