1. Имя персонажа Джун Спелые Дыньки
2. Возраст и точная дата рождения. Созвездие-покровитель. 27 лет. Родилась 27 Белого 1376 года под знаком Ящерицы.
3. Внешность
- 3.0 Раса: Человек
- 3.1 Основное полотно:
Приземиста, смугла, темноволоса – чуть в рыжину – и черноброва. Сразу видно – из народа. Крепкого телосложения, с ярко выраженной талией; обладает мощными, выносливыми ногами, сильными и мягкими руками, гибким станом, покатыми бедрами и впечатляющего размера грудью. Про таких говорят: ладно скроена, да крепко сшита. Или – коня на скаку остановит. А еще: «Вот это дойки! А задница-то, задница!». Эфемерной хрупкости нет и в помине, ее легко заменяет общая пропорциональность и природная плавность движений в совокупности с осознанием собственной… величественности. Джун вообще все делает неторопливо и с достоинством, обусловленным исключительно особенностями своего телосложения, еще в юности убедившись на горьком опыте в сухой мудрости пословицы «Тише едешь – дальше будешь». Оказалось, что можно столько успеть, всего лишь избегая ненужной суеты, а уж сколько денег сэкономить на утвари и ее содержимом, не задетой выступающими частями тела в пылу судорожного метания по помещению!
Улыбчива, отчего раньше времени обзавелась сеточкой морщин в уголках глаз, скрадываемой высокими скулами и полными щеками. Сами глаза, кстати, глубокого орехового цвета, взор внимательный и вдумчивый, но с хитрецой, впрочем, это неважно, ибо вполне предсказуемо не интересует окружающих. Крупноватый нос, чистое лицо, в общем, ничего особенного.
В миру одевается во вполне посредственно: нижнее платье-рубаха, котта или сюрко невыразительного цвета, мягкие кожаные туфли. Единственная дополнительная деталь, без которой редко выходит на улицу – платок или шаль, коих у нее великое множество, самых разнообразных расцветок и размеров. Зато в стенах дома терпимости женщина отыгрывается по полной, по мере возможности мастеря себе наряды даже из дорогостоящих материалов, создавая вещи диковинных фасонов, с пестрой вышивкой и прочими «интересностями».
4. Характер
- 4.0 Веровании: верить-верует, но в мольбах не жалует, за покровительством не обращается, почитая блажью и полагая, что в ее деле полагаться следует лишь на себя, да на благодушие визитера.
- 4.1 Основное полотно:
Бойкая, разбитная, совершенно не сентиментальная. Патологически не умеет сидеть на месте, всегда в движении, пускай и плавно-размеренном, не мыслит жизнь без длительных прогулок за город в нерабочее время. Джун – концентрированная энергия, лихо сдобренная тайной и, увы, неосуществимой жаждой бесконечных путешествий, нет-нет, ни в коем случае не из высокого романтизму менестрельских баллад.  Все дело в самом процессе: идешь себе по полям и дорогам (а, может, и по морям, а то и по горам – чай, не замерзнет!), никто от тебя ничего не хочет – разбойники не в счет, все знакомые лица где-то далеко, не порываются выехать «в гости» и посмотреть, «как там поживает наша булочка». Красота, одним словом. Быть может, в такой обстановке как раз появляются праздные мысли о красотах окружающих пейзажей и прочих чудесах подлунного мира, о которых горланят в каждой таверне бродячие песняры, а пока до лирики далеко.
В редкие минуты задумчивости может показаться идеальной целью для мелких воришек, нечистых на руку торговцев и прочих плутов, не догадывающихся о широком диапазоне голосовых модуляций и впечатляющем  словарном запасе потенциальной жертвы. Но в дурном настроении женщина язвительна (а хорошим оно быть по определению не может, когда находится нахал, решивший нажиться на несчастной и одинокой жительнице большого города), способна чрезвычайно громко и вполне остроумно, на потеху окружающему люду, перемыть косточки всей родне незадачливого авантюриста вплоть до седьмого колена, не забыв про самого виновника торжества, а в случае особо сильной обиды, еще и приложить первым, что попадется под руку. Уж тут не спасут ни увещевания, ни сладкие речи, ни бурное публичное раскаяние.
Стоит сказать, за время пребывания в Палларе обросла немалым количеством полезных и не слишком знакомств среди низшего сословия, разномастного сброда и, что более любопытно, вполне приличных, состоявшихся людей. Последнее, скорее, является следствием живого интереса южанки ко всему, что происходит в столице и окрестностях, обуславливающего ее чрезмерную осведомленность относительно дел, творящихся в нижней, неблагополучной части города. Простые и не очень люди, их причудливо свитые судьбы с самого детства интригуют Джун  до крайности, превращая ее в благодарного слушателя, якобы «случайного» свидетеля  или просто молчаливого наблюдателя наиболее интересных событий в ежедневно-пестрой жизни города. Некоторые из этих историй рано или поздно найдут своего слушателя, иные, порой значительные, обречены быть навеки похороненными в памяти простой шлюхи из городского борделя. И это ее забавляет.
5. Биография
- 5.1 Основное полотно:
Двадцать седьмого числа месяца Белого погодка стояла изумительная. Самое оно для хорошего улова. Или легких и быстрых родов. Или для всего и сразу, как это случилось в семье бывалого рыбака и немного торговца по имени Бриэм, проживающей в не слишком большом, но уютном и чистом доме у самого морского берега, близ Гириона, суматошного и бестолкового, как и все портовые города. Глава семейства, изрядно устав от насыщенного трудового дня, явился поздно, строго, но нежно посмотрел на роженицу и младенца и терпеливо вздохнул, осознав, что вновь остался без наследника, с которым можно ходить в море, ставить сети, а на уже брезжащем склоне лет передать немудреное наследство в виде лодки, крепких снастей и истинно деловых связей на местном рынке – третий и, по всей видимости, последний ребенок  вновь оказался девочкой.
Над именем долго не думали – назвали Джун, в честь прабабки, славившейся пышными формами, отменными способностями к торговле и взрывным нравом. Та, поговаривали, зналась с пиратами и контрабандистами, пила, как сапожник, была заядлой картежницей, а по части ругани могла заткнуть за пояс даже бывалого моряка. Также было доподлинно известно, что некий запас прочности, позволяющий вот уже третьему поколению семьи не голодать в тяжелые времена, бережно хранимый в дальних ящиках погреба, оставлен потомкам именно этой безумной, но яркой женщиной, в одночасье плюнувшей в сторону мужа, человека простого, но мягкого и неконфликтного, и исчезнувшей из дома с трубкой в зубах да прощальным возгласом: «Трюмные крысы! Вот вы у меня уже где!» - сопровождаемым характерными жестами. Далее линия ее жизни покрыта плотной и непроницаемой, словно трюм доброго корабля, завесой тайны, ибо больше о буйной уроженке Марреда никогда не слышали. Все прочие россказни о женщине-пирате, рука об руку ходящей по морю с устрашающего вида капитаном пиратского судна – досужие домыслы. Именно так сказал Бриэм, хлопнув ладонью по столу в ответ на робкие возражения своей жены, местной травницы Анты, свято верящей в истинность присказки про имя, данное кораблю. Дескать, так и поплывет ведь.
Будучи поздним ребенком, по сути, единственным, оставшимся в отчем доме, к тому же,  испытывающим неподдельный восторг при виде моря, Джун быстро стала папиной любимицей. Пусть в бабьи руки нельзя было передать бразды правления семейным делом, а бабий же мозг, по мнению единственного мужчины в семье, не годился для ведения важных переговоров, но уж больно обаятельна оказалась темноглазая малышка, доверчиво хлопающая длинными, бархатными ресницами и оглядывающая папиных товарищей по цеху, мужей суровых, но, все же, не железных, готовых сделать скидку единственному кормильцу в семье. Так, походя, шаг за шагом, скорее на потеху себе и окружающим, уже немолодой рыбак стал, посмеиваясь, учить дочь ходить на лодке, расставлять сети, высматривать опасные течения и мастерить снасти, приводя верную супругу в отчаянье. Чтобы девочка, да щеголяла в подвернутых холщовых штанишках, чумазая с головы до ног, худая, как скелет, да еще и соленая, как твоя вобла? Да в самый солнцепек, нечесаная, исцарапанная лазила по мачтам кораблей и по деревьям, как зверь заморский? Нет, такого Анта допустить не могла, по крайней мере, на постоянной основе.
Посему, по достижению Джун возраста восьми лет, мать, набравшись смелости и упираясь сухим миниатюрным кулачком супругу в широкую, но уже поседевшую грудь, мягко, но твердо сказала все, что по этому поводу думает, удивительно точно скопировав интонацию знаменитой и шальной прабабки, покидающей дом. «Все» заключалось в следующем: дочь – девочка, ей не к лицу висеть вниз головой на ближайшей ветке и заливисто свистеть, подобно морской чайке; дочь – девочка, ей не к лицу носить штаны и приходить домой насквозь просоленной, да с разодранными в кровь руками от этих ваших весел; и, наконец, что это за девочка, которая ни готовить, ни матери по хозяйству помочь не может, зато уже пытается лихо ловить рыбу, да латать паруса, в то же время не имея ни малейшего понятия о том, что с этой рыбой делать или как немудреный платок обшить? И, вообще, «Вот вы мне уже где, самозваные морские волки!» Брием крякнул, задумчиво посмотрел на болтающуюся вверх тормашками на ближайшем дереве любимицу и обреченно направился сдирать ту с ветки, тщательно мыть в ближайшем ручье, неуклюже прочесывать длинные и лохматые волосы пятерней и сдавать на поруки Анте, впрочем, оставив за собой право хоть пару раз в неделю учить ребенка «действительно нужным вещам». Ведь Брием истово хотел сына.
К вящему ужасу мягкой, спокойной и терпеливой матери, присказка про корабль оказалась более, чем верной. Нет, девочка не противилась воле матери и усердно постигала науку ведения домашнего хозяйства, проявляя особую сноровку в разделке рыбы и шитье – видно, сказывались отцовские уроки. Более того, маленькой Джун даже нравилось шить и вышивать. Но стоило силуэту папы призывно замаячить в дверях, как ухоженная, с иголочки одетая девочка с неуемным энтузиазмом и криками «Свистать всех наверх!» отбрасывала в сторону все, начиная с рукоделия, заканчивая высушенными травами, вновь облачалась в рванье и мчалась навстречу соленому морю, чтобы объявиться дома лишь глубоким вечером, в непотребном состоянии, с очередной особо интересной рыбиной, ракушкой, самолично вытащенной со дна моря, а то и вовсе с каким-нибудь диковинным ракообразным. Разумеется, в сопровождении исключительно довольного старого рыбака, подозрительно запинающаяся через каждые два слова от особо сильных впечатлений и стоических попыток уследить за собственным языком, явно настроенным на более экспрессивное выражение эмоций.
Маленький домашний кошмар Анты продолжался вплоть до первых признаков взросления Джун, к тому моменту уже юной девушки, все так же беззаботно лазящей по корабельным снастям, удивительно быстро и точно считающей в уме и даже понабравшейся – дикость какая! – от каких-то заезжих мореходов заморских песен, старательно и не слишком грамотно нацарапанных углем на дощечках. С наступлением первой менструации стало ясно, что в юбках в определенное время ходить, действительно, удобней, бегать и вовсе сложно. Выходило, что добрую неделю в месяц прежняя сорвиголова чинно сидела у окна, глядя на море с вселенской тоской в глазах, не слишком усердно полола грядки, нехотя выходила с матерью в окрестные леса и поля в поисках съедобных грибов и ягод, душистых и целебных трав и прочих полезных даров природы. Теперь волей-неволей приходилось мириться с домашней работой и помогать не молодеющей матери по хозяйству, вынужденно сокращая морские вылазки с отцом. Единственным, что примиряло девушку с судьбой-злодейкой, были редкие приезды старших сестер, уже благообразных и семейных дам, охотно снимавших с плеч младшей домашние обязанности и снисходительно позволяющих ушмыгнуть из дома в порт, поближе к кораблям и трактирам. Уж если не удавалось дорваться до моря, то появлялась возможность слушать многочисленные матросские байки, плясать до упаду и, затаив дыхание, разглядывать потрепанные и насквозь просоленные карты на правах «местной» и «своей».
По мере того, как Джун взрослела и расцветала, отношение завсегдатаев прибрежных таверн неумолимо менялось в, по ее мнению, худшую сторону. Будучи ребенком, она могла шастать везде, где только душа пожелает, зачастую оставаясь незамеченной, а  теперь, с каждым новым месяцем, ее аппетитно округлившаяся фигура стала привлекать гораздо больше внимания совершенно иного рода. Более того, в какой-то момент все новообретенное «богатство» лишило девушку доброй половины удобных лазеек в самые интересные места порта – определенные части тела не желали пролазить в узкие щели между досками, мешали быстро преодолеть узкие проемы между домами, знакомые с детства. Разумеется, на этом неудобства не заканчивались – по старой ли памяти, из уважения к ее отцу, или просто за легкий и незлобный нрав, завсегдатаи злачных мест проявляли максимально возможную учтивость, впрочем, не всегда могли побороть искушение проводить прелести прежней «мартышки» голодным взглядом. На этом одиночные вылазки в определенные кварталы пришлось, скрепя сердце, прекратить. С тех пор в Гирионе Джун появлялась исключительно в компании матери и сестер или же отца, страшно гордого своей уже почти взрослой красавицей.
По мере того, как приближался возраст замужества, она все реже бывала на кораблях, осознав, что с приобретенным природным балластом лазанье на канатах оказывается уже не столь легкой затеей – все мешает, грудь норовит вывалиться из рубахи в самый неожиданный момент, кульбиты, направленные на удержание равновесия и равномерное распределение массы тела по канату начинают стопорить работу команды примерно на полчаса, а неудачно-резкий поворот грозит расшибанием какого-нибудь легкого, но дорогостоящего товара. К тому же, именно в то время отец впервые удивил ее строгим выговором за попытку «любезничать с матросом». Строго говоря, Джун ничего такого не имела в виду, но на деле вышло, что паренек смотрел куда угодно, только не ей в глаза. Все это расстраивало девушку, в общем-то, пока и не помышлявшую о замужестве, но, под давлением матери и сестер, взываюших к разуму, говорящих, что родители не молоды, а, значит, пора искать свое место в жизни, серьезно начала подумывать о том, чтобы приглядеть приятного и не злого моряка, да так и осесть – а если повезет и супруг окажется понимающим, глядишь, удастся иногда, в виде исключения, бывать на корабле, совершающем плавание до ближайших островов. Разумеется, теперь уже без кульбитов и резких движений.
В итоге, вняв увещеваниям женской части с семьи, с отцовского благословения, девушка вышла замуж за одного из весьма бойких торговцев, красиво и учтиво ухаживавших за ней в последние полгода, скорее по расчету, нежели по любви. Брием расстарался для младшей дочери, убежденный в искренних чувствах молодых, изрядно уменьшив остатки запасов в подвальном тайнике, и обеспечил ей достойное приданое.
Нэйтан, уроженец шумной Бурны, был высок, черноволос и велеречив, обладал некоторой статью и скромным состоянием. После пары месяцев проживания в доме родителей Джун, завершив все дела в Гирионе, он решил вернуться с молодой женой на историческую родину, планируя привести в порядок дом родителей и на пару месяцев прекратить поездки, связанные с торговлей. С одной стороны, о Бурне ходили не самые лучшие слухи, но, в конце концов, город крупный, известный. Авось, молодые там зацепятся, да будут жить безбедно. Потому, скрепя сердце, Анта согласилась с доводами молодых и взяла с дочери обещание писать письма – дескать, в порту всегда найдется кто-нибудь, кто сможет их ей прочитать.
Так для Джун началась новая, странная жизнь замужней девицы, сопряженная с великим множеством подводным камней, самым неприятным из которых оказалась пагубная страсть супруга к азартным играм. Поначалу она не придавала этому особого значения, занимаясь приведением фактически заброшенного дома Нэйтана в надлежащий вид, созданием уюта и прочими исключительно женскими делами. Денег было достаточно, поэтому женщина считала это невинным мужниным развлечением и смотрела на частые вечерние вылазки из дома сквозь пальцы.
Так продолжалось достаточно долго, до тех пор, пока молодая хозяйка дома не заметила, что из подаренной матерью в честь свадьбы шкатулки с немногочисленными украшениями (прабабкиным же наследством) пропало старинное золотое кольцо. Обыскав все углы и щели в полу, Джун достаточно быстро – чему немало способствовал вороватый вид супруга – смекнула, откуда ноги растут и приперла дражайшую половину к стенке с прямым допросом, предварительно вооружившись метлой поувесистей. Пожалуй, именно этот день, так удачно совпавший с двадцатитрехлетием южанки, можно считать началом конца. Скандал разразился такой, что звенела посуда, соседские коты попрятались по домам, мыши в погребе попадали в обморок. Тишайшая, разумнейшая и флегматичнейшая уроженка Гириона, чисто держащая дом, всегда встречающая мужа горячим обедом и теплым словом, орала как ненормальная, пытаясь разбить посуду о голову и прочие части тела горе-игрока, потрясала метлой, как веслом в далеком детстве и, похоже, была близка к смертоубийству. Нэйтан, в свою очередь не оставался в долгу, осведомлял всю округу о своих сомнениях по поводу женской природы супруге, в частности относящейся к ее способности произвести на свет хотя бы одного заморыша, не говоря уж о здоровом ребенке. Такого Джун вынести не могла, почему, прокричала коронное «Трюмная крыса!» Затем смачно плюнула и скрылась за дверью, серьезно подумывая о том, не вернуться ли на родину, а то и вовсе – не последовать ли примеру прабабки, исчезнув в неизвестном направлении. Пожалуй, так бы все и произошло, если бы не одно обстоятельство, утаенное мужем. Было проиграно не только кольцо. По итогам того дня, Нэйтан умудрился проиграть все, включая дом и саму женщину. Посему далеко уйти ей не удалось, равно как и не помогла простив трех дюжих мужиков давешняя верная метла и исключительно зычный голос. Получив с пяток оплеух и будучи, все же, философом где-то глубоко в душе, беглянка сочла за лучшее угомониться и подождать, чем обернется дело, мало ли, захотят выкуп – в таком случае у нее есть семья, пусть далеко, но родители ее не оставят.
Увы, все оказалось на столь радужно. После долгой и исключительно молчаливой поездки Джун, простая, но гордая южанка, оказалась Палларском борделе, где ей быстро (в течение четырех часов) и доходчиво (с десяток синяков, шесть ссадин, разбитая губа и рассеченная бровь) объяснили, что суженый ее скрылся в неизвестном направлении, озвучили сумму долга и поинтересовались, не желает ли она его оплатить в самое ближайшее время. Ежели желает – мильпардон, юная леди, были неправы, погорячились, вот вам платок кархмаленный, водица чистейшая для умывания и лакомства заморские, да бесплатная доставка к отчему дому. Ежели нет такой возможности – извольте прибыль приносить, долг погашать, да алую ленту на рукав нашить. Пока сумму не внесете – вот ваша комната, вот кровать, вот стул, вот стол. Бадья для мытья прямо по коридору направо, обеденная – вот прямо здесь. Работайте, живите. И тут ее внезапно отпустило. Разумеется, подобного исхода событий вчерашняя хранительница домашнего очага не могла представить даже в страшном сне, но ситуация вырисовывалась патовая. Штурмовать выход сейчас – не хватит сил. Устраивать побег позже – а смысл? Все самое страшное уже произойдет. Поговаривают, что сложно только в первые несколько раз, ведь человек живуч и ко всему привыкает. Посему женщина почла за благо угомониться и отправиться в указанную комнату – рыдать от бессильной злости, жалости к себе, пожилым родителям, которые ни в коем случае не должны прознать о случившемся, и о грядущем принудительном заточении. На первый день, к чести управляющей борделем, ее оставили в покое.
Проплакав с полночи и обнаружив, что слез уже совсем не осталась, Джун рассудочно и отстраненно села подсчитывать хоть сколько-нибудь приблизительный срок, в который придется уложиться, подавляя вполне реальные рвотные позывы, волнами накатывающие при мыслях о грядущих годах, коих в итоге набралось, как минимум, шесть. Смачно вывернувшись наизнанку в отхожее судно, женщина прошипела уже ставшее легендарным «Крыыыыыыса» и утвердилась в мысли, что обязана выкарабкаться из этой ямы, пусть даже столь нелицеприятным образом. Жизнь в бегах ее не прельщала, знакомых пиратов на горизонте не наблюдалось, а жизнелюбия и злости хватало на десятерых обиженных судьбой.
Так началась жизнь в Палларе, красочном, безусловно интересном и по-человечески жестоком, как и все столицы. Спустя несколько бессонных ночей пришло понимание, что самое худшее произошло, падать ниже уже некуда, понимание, сопряженное с определенной внутренней свободой, ибо, как поговаривали в Гирионских тавернах, по-настоящему свободен тот, кому терять уже нечего. А у Джун, по трезвому размышлению, уже не осталось ничего, что можно было бы отнять, осознание сего факта делало ее менее уязвимой, позволяло вновь просыпаться с мыслью о том, что наступил новый, интересный день, в городе произойдет масса интересных событий, а она просто обязана о них узнать.
- 5.2 Сокрытая информация:

6. Профессия/Род деятельности
Бордельная девка аффтар так и не смог определить это иным образом, тем паче после того, как аффтара уломали именно на «бордельную девку» XD
7. Дополнительная информация
- 7.1 Навыки и умения:
Шить да вышивать; узлы вязать да снасти мастерить; рыбу ловить да на лодке ходить; грибы да ягоды собирать; готовить да убирать; ублажать да развлекать; петь да плясать; пить, да не пьянеть; торговаться да по батюшке посылать; быстро считать, да коряво писать; корни да травы, для женского здоровья полезные, различать. Вот и весь сказ.
- 7.2 Инвентарь:
Платье повседневное, платье дорожное, платье выходное, гребни-расчески, заколки-платочки, румяна травяные, белила меловые, побрякушки различные. Вино (разное). Настойка белены – бережно хранимая для особо тяжелых случаев алкогольной запущенности клиентов. Отвары целебные, большей частью интимные. Подытожим: кучка тряпок, с десяток финтифлюшек и невообразимое количество горшочков-кувшинчиков.
- 7.3 Спутники и питомцы:
Был кот… вот только клиентов распугивал излишним ханжеством и вполне понятной склонностью к иссечению всего, что болтается – пришлось с рук сбыть.
- 7.4 Репутация:
Увы, Джун на долгое время обречена быть заложницей собственной внешности. Практически все, что люди о ней думают, знают или думают, что знают, построено на классических стереотипах о невысоких женщинах с выдающейся фигурой.
В родном городе, едва начав расцветать, обрела репутацию будущей хранительницы очага, верной жены, многодетной матери, хлебосольной хозяйки и, пожалуй, с успехом бы оправдала хотя бы часть  возложенных на нее надежд, если бы не досадные «случайности», регулярно происходящие с супругом. Впрочем, за время жизни в доме мужа успела зарекомендовать себя как радушная, сердобольная и гостеприимная соседка. 
Ныне же вполне приятная бордельная девка, искусна, блюдет себя хорошо: чиста и свежа, улыбчива и дружелюбна, вина завсегда нальет, по плечу потреплет, выслушает, на груди широкой приголубит, увадит всячески.  Занавесочки-подушечки, рюшечки… побрякушечки…груди.
Иные, малочисленные и достаточно близкие знакомцы знают, что в бордель можно приходить не только за удовольствием, но и за информацией практически обо всем, что происходит в округе. Джун хорошо слушает и умеет молчать, а, значит, ей многое рассказывают.
- 7.5 Согласие на активный мастеринг: Я согласна *трепещет ресницами и алеет щеками*
8. Связь А можно в ЛС всем желающим? А то у меня с некоторых пор паника и теория заговора.

Отредактировано Джун (2014-06-29 00:13:26)