Никто бы не догадался, глядя на лучезарную, чуть омрачённую нотками усталости и озабоченности улыбку королевского казначея, когда он побегал мимо стаек придворных с неизменным ворохом бумаг, что он который день скрывается от людей. "Весь в делах", - думали фрейлины и возвращались к обсуждению последних новостей.

- Милорд, вам письмо, - поймал его в коридоре на исходе дня служка. Ро выдохнул, посмотрев на печать. Выдра. Читать-не читать?
Пока не читать.
- Давайте. И вот деньги за оговоренное...

...а дела счетовода закончились ещё пять рабочих ночей назад, когда он перекроил запланированные расходы и написал вассалам королевы с просьбой подтвердить силу обязательств. А дела сменились долгим нервным ожиданием, которое казначей заглушал игрой в мячик из испорченных не тем словом или мазком писем, крепкими напитками и чтением собственных записей за время пребывания в должности.
В первые два года он был таким прилежным, что писал великолепно ровно и разборчиво, теперь же буквы, выходившие из-под его руки, слегка заваливались в непривычную для правшей левую сторону, а строки пришлось разредить из-за прыжков слов вверх и вниз. Всё ещё разборчиво, но приросшее пустое пространство на страницах тревожно отражало ситуацию.
Теперь Гарольд воспринимал всё куда менее серьёзно и даже скатился в лёгкое пьянство. Одинокое, скрытое - ему нужно было сохранять лицо, но только так мышцы его щёк не сводило от дежурного приветливого выражения. Ему совсем не хотелось ни работать, ни думать, ни говорить, ни улыбаться. Как можно вообще что-то делать, если долгое время живёшь с большим и воющим вопросом в голове: "ПОЧЕМУ-У-У-У?!". Почему все эти мудрые мужи не предотвратили войну, не пустив идиотку воротить свои идиотства, почему на время, когда проблемы казны полезнее решать словом, чем делом, пригласили его, математика, не одарённого от природы ни в словесной филиграни, ни во внушении окружающим чувства собственной значимости? О, нет, Ро не был бездарностью, но все его честные усилия вытянуть казну из ямы в итоге проваливались. Малые убытки и растущие долги нельзя считать победой, чтобы там себе ни думал посадивший на гроссбух выдру Мирей Гест.

- Милорд, ваши...
- Замечательно. Принеси мне одну в библиотеку.

Он любил глядеть в окно на небольшой внутренний двор, когда шёл к своему негласному рабочему месту. Правым плечом почти касаясь стрельчатых окон с решётками, Ро шёл вдоль стены медленно и изучал красные блики. На исходе дня, когда его благословлённое Скиггаем просветлением время только начиналось, Алый замок действительно окрашивался красным. А ещё это было единственным стечением времени и места, когда окна не оказывались со слепой стороны. Негоже казначею вертеть, точно зеваке, головой, особенно если он так занят.

Что-то замечательное промелькнуло внизу. Незабвенный маркиз, Нокс Креннарт, человек невеликого ума и гибкой, как позорный столб, морали, но и не дурного, капризного характера, как кузина, которой он служил и чью жизнь спас, прохлаждался в компании пары гвардейцев и... неужели?
Эту женщину Гарольд знал меньше часа своей жизни и больше со спины, но те минуты отложились в его память крепко, и он узнал эту осанку, неисправимую даже закатом бледность той малой части кожи, что была видна, и иссиня-чёрную волну волос.
Но откуда? Почему не объявляли? Или...
Хм. Хм-хм-хм!

- Ги! - позвал казначей ещё недалеко убежавшего юношу. И вздрогнул. Звук собственного голоса, полноценного, не осипшего от многочасового молчания, не мурлыкающе сниженного почти до шёпота, а того, каким доставал на рассвете команду из самого трюма после ночи в гнезде на мачте, испугал его, отразившись о стены. Этот замок всё делал хуже. А ведь когда-то Ро Эштон воспринимал его не иначе, как символ величия. Он так, так ошибался. В этом месте для одиноких беззащитных калек, чей род и последний оплот в днях и днях пути, не было ничего, кроме духа угнетения.
- Милорд? - спросил показавшийся из-за поворота слуга: молодой, беловолосый, лицом - точно эльф, и безнадёжно прост по крови. Пареньку повезло, что он попал в замок, где любят всё же больше глазами. За такую смазливую прелесть в Риасе передрались бы посаженные бароном на хозяйское кресло мамочки борделей, и даже сытый кат, с которого мир меж ними да отсутствие чужих на улицах только и спрашивали, цепких бабищ не рискнул бы разнять.
- Прежде, чем займёшься прежним моим поручением, разыщи графиню Долхан, - казначей постучал пальцами по изгибу решётки, - и графа. Пригласи их присоединиться ко мне в библиотеке. Только не голоси об этом на каждом углу - лично. После этого раздобудь два кубка, хорошее вино, только не слишком сладкое, хлеб, сыр и фрукты. И мне...
- Как обычно? - дёрнул почти белыми бровками слуга. Гарольд оставил в покое окно и щёлкнул пальцами.
- Именно. Теперь лети, лети, только шею не сверни, будь добр.
Услужливость некоторых из своих порученцев барона Эштона порою пугала. Он, конечно, считал себя не самым плохим господином - и требования, и поручения у него водились только конкретные, плата за хлопоты - справедливая, а капризы и прихоти вне компетенции - отсутствовали. Нет, конечно, если бы Ро был охоч до мальчиков... Вот только ему последнее время не хотелось даже женщин. И вообще ничего не хотелось, но особенно - на эшафот, вздумай чуть не прибитая Эленния обвинить правящие за неё чины и показательно поснимать головы. Не то время, чтобы проверять надёжность и лояльность своих прикормышей чем-то более сомнительным, чем бренди и Риш, мелькавшая иногда в замке.
"Если она объявится, как и обещала, ей, возможно, придётся подождать", - подумал Гарольд. Нахмуренный лоб собрался изрезанно-ломанными складочками под повязкой. Уж о чьём-чьём неудобстве он не должен был беспокоиться, так это о тех, кто с его рук ест и одевается, а он заботился о них больше, чем о здравии королевы. Да ещё питался нередко в одиночестве, приходя к общему столу только на обеды. Какой дурной из выдры вышел не только казначей, но и просто вассал, хм?

Ток-ток-ток, шурх. Подход к библиотеке со стороны гостевых опочивален в начало вечера оказался пустыннее Пустоши пуст. А ведь Счастливчик - ещё Счастливчик, а не "Ободрали Выдру" - застал не одну пару месяцев, когда двор только и ползал от высоких стеллажей к комнатам для музыцирования и обратно. Ныне же чтение среди некогда живо обсуждавшей книги старой знати - и, тем более, молодёжи - не в чести. Эленния Морлот, первая (номинально) правящая королева, выволокла всех на танцы, на природу и всадила в седло, а тех, кто немощен, выстроила вдоль стен залов с трофеями. Эх, всадил бы Эленнии кто чего... между ног или рёбер, хотя желательнее всего, но, увы, маловероятно - мозги в светлую и пустую головушку. А иначе дать короне хоть какое-то будущее, казалось, решительно невозможно.
По давней привычке Гарольд сел скрыто от входа, за выступающий стеллаж, где прятались небольшой стол и кресло у окна. Никакого рационального объяснения привычке этой не находилось, ведь казначей был самым верным - и чуть ли ни единственным по вечерам, во время и после ужина - завсегдатаем библиотеки. Кроме единственного подобия уюта укрытия, что можно было найти под теряющимся в темноте сводом залы. Люстры не зажигались, свечи почти все погашены, и грустно поблескивающее кружком пятно от выплеснувшегося из кубка напитка вогнали его в глубокую меланхолию. Он чувствовал себя единственным нормальным человеком в доме умалишённых, в который превратился с начала войны двор. Или он был единственным сумасшедшим, слонявшимся вокруг, стараясь не слишком громко кричать, что судно идёт ко дну и не беспокоить честных людей.
Время покажет, но доживёт ли он, Гарольд, до этого времени?
Момент истины.

Барон, положив рядом с пятном гроссбух, разжёг как можно больше свечей, и смерил взглядом желтеющее в свете огня на толстой обложке письмо. Медленно-медленно его пальцы коснулись кружка из сургуча. Медленно-медленно сняли серебрящуюся пыль на дне оттиска с выдрой и её драгоценной раковиной.
В этом году короне отказали даже торгующие гномы, не только их конунг, который изначально не собирался давать ни копейки на поддержание этой войны. Кажется, те раскусили его фокус с заниманием в долг на краткий срок по кругу, когда прибыль из-за отсечённых благ из-за границ иссякала, деньги относительно товаров обесценивались, а корона оттягивала голодный конец.
В этом году вряд ли могли помочь короне почти все морские и приморские лорды, ответственные за флот: герцог Марредский, графы Гириона, Дифрифола, помельче. Ответ от Гофута всё ещё стоит ждать, но не надеяться: без добровольной - и бесплатной, раньше она была бесплатной! - поддержки гномов снабжение армии оружием и техникой ложится тяжким грузом на островитян. А вдовствующей маркизе Ломхарской казначей опять вообще ничего не написал. Ни неформально, ни формально, сжёг бесчисленное число разных писем, утомился марать бумагу, убедил себя, что Моран Аэлнесс - точнее, Филесил - в любой ситуации поддержит братьев и рассчитывать на милость ни по знакомству, ни просто так не стоит, и успокоился, выкинув из головы.
В этом году особенно юлил де Витт, буквально изнасиловав Гарольду мозг четырьмя - меж Бурной и Палааром письма летали быстро - туманными, как несчастный Эссилит, и кабальными в условиях, как служение Мирее (не к ночи, вотчине Скиггая будет светлая богиня упомянута), письмами. Казначей Её Непроходимо Беспечного Величества не знал, убьёт ли его бренди сегодня ночью, или всё-таки прибережёт для яда покрепче! Какие деньги?! Какие гарантии?! Душа его что ль бессмертная?! А маркиз уверен, что у пушистых речных гадов она есть, причём не в мелких долях, одна на всё семейство?
С таким настроением Ро письмо из дома читать начинал. Медленно, дважды каждую строчку. Потом трижды. И мрачнел, и мрачнел, и мрачнел.

Маркиз Эдгар Эштон ан Риас слал барону Гарольду Эштону (не ан Риас. Какая замечательная описка выжившего из ума старика, не правда ли? И такая частая в письмах, что мог читать только Ро...), королевскому казначею свои наилучшие пожелания, уверения, что у них всё хорошо, Междуречье способно прокормить и армию, и флот, и снабдить запасами столицу и... нет.
Рука, потянувшаяся к кубку, нашла на привычном месте пустоту, а, упав на стол, прилипла подушечками пальцев к пятну на краю. Ро перечитал письмо ещё, ещё, и ещё раз.
Нет.
Нет.
Ничего нет!
Ни "но", ни подсказки, ни даже слов утешения - ни-че-го!
Пальцы, съехавшие с липкой полоски, сжались у края стола в кулак, сжёванные в тонкую полоску губы подрагивали уголками. Едва ли возможно было на лице казначея застать такое выражение хоть когда-то: улыбка, как и всегда, но какая! - истерическая, горькая, обречённая. Обида и все возможные чувства преданного клокотали внутри, но из сдавленной комом глотки не вырвалось даже хриплого возгласа - и горящий гнев умер вместе с ним.
"Я же твой сын!"

Гарольд выдохнул и уговорил себя прочитать письмо ещё раз, как будто в нём могли появиться новые строчки с заветной зацепкой. Губы, его, впрочем, так и замерли сжатыми, а брови - крепко сцепленными на переносице. Он кристально ясно видел логику отца: лорд был в полном праве отказать казначею, обосновав причины, и лорд отвечал на письмо казначея, а не своего сына. Чисто формально, никто не мог вменить младшему Эштону в вину, что он не смог стрясти со старшего деньги. Но далеко не всё в этом мире руководствовалось здравым смыслом и логикой. Например, власть, чьей частью и рабочей лошадкой одновременно оказался Гарольд. Он видел, как человека ослепили без суда, следом за обезглавленным братом! Он слышал глупости из уст лишь вредящей на совете, в отличие от Балларда Покорного, королевы! Он знал, что, когда всё станет плохо и зрители захотят виноватого, жертву толпе предоставят из тех, кого видят и легко заменяют, и его имя - вверху этого списка. Отец лишил его хоть каких-то гарантий на выживание, пусть он и не был заложником.
"Крутись сам, сынок, - сказал себе с горечью барон, - ты давно уже взрослый мальчик."
Интересно, с каких пор? С тех ли, когда лишился чести, упав с коня, или когда стал водиться с путанами, или когда послал в пекло свою безопасность в столице впервые, чуть не обратившись очередным трупом на улице? Или, может, когда мать, и без того сильно ослабленная им, недоноском, рискнула и потеряла жизнь ради столь желанной дочери? Даже хлипкая дочь, умерев при родах в двадцать лет, могла дать семье своим браком союз. Что дал им Гарольд Эштон, третий сын? Ни вечной славы, ни доблестной службы, ни здоровых внуков-племянников или, опять же, невест - надёжное подспорье семейным делам и союзам. Всё, на что оказался способен неказистый клерк - чистые питейные и ухоженные проститутки - сомнительное достижение и позорное занятие для сына маркиза.

Это не он до одури с досады колотил теперь кулаком стол. Нет, совсем. Это не его гроссбух окропили каплями свечи, это не его отчаяние вырисовывалось на осунувшемся от тихого и постоянного пьянства вместо завтрака и ужина, но хоть не обросшем струпьями, лице. Это был какой-то маленький и жалкий, зажатый в угол зверёныш. Люди так себя не ведут.
Он и думать забыл о чете Долхан, но вспомнил из-за вновь запросившего бренди горла и чуткости слуха. Как вовремя он вздумал осведомиться, хорошо ли поживают чужие ему люди и вынюхивать, что слышно на островах, среди вассалов герцога Лонгрена. Что они вообще забыли здесь? Для Ро нынче мир состоял из одних лишь брешей и открытых вопросов.
Отворилась дверь. Наверное, для гостей библиотека с негорящими под высоким сводом люстрами выглядела сумрачным местом, ведь с окнами на восток она предназначалась для дообеденного посещения, а теперь свет дня уходил за горизонт вслед за солнцем. Дорожка из зажжённых светильников выдавала его путь в уединённый уголок у окна, но всё-таки ему, как пригласившему господ - не то чтобы он здесь хоть чему-то приходился хозяином, даже собственной жизни - невежливо было выжидать в своей норе. Гарольд свернул и откинул чуть помятое отцовское письмо, встал с кресла и вышел из-за стеллажа со вновь абсолютно нейтральным, лишь слегка, вежливо улыбающимся лицом. Одни боги знают, как играли на нём тени.

Отредактировано Гарольд Эштон (2014-09-19 14:23:47)