Взгляды Химарта несколько нервировали. Проанализировав свои предыдущие слова, эльфийка заметила в них явную двусмысленность, позволяющую трактовать значение фраз в несколько… не совсем приличных направлениях. Запоздалая догадка ножом чиркнула по сознанию, заставив почувствовать стыдливое неудобство – Шейла ведь не имела в виду ничего такого! Как быстро порой забываешь о грязных нравах тёмноэльфийского двора, если стараешься не контактировать с самыми испорченными его представителями дольше необходимого…
Эльфийке потребовалась львиная доля самообладания, чтобы не повторить недавние цветоизменения Аэгрина, который опять взирал с настороженностью. Не умеет и не умела она таким образом решать дела, и не хочет, и вряд ли захочет когда-либо, тем более, что реакция перевёртыша весьма показательна – никто по доброй воле на Шейлу с интересом не взглянет, когда вокруг множество других, куда более подходящих и, главное, благодарных объектов для рассматривания. Вполне вероятно, гораздо более, чем простого рассматривания.
- Ещё раз повторяю: за стены этого помещения то, что я сейчас произнесу, выйти не должно, - эльфийка переключилась на куда более важные дела, нежели самокопание. В конце концов, прокручивать в голове одни и те же мысли со временем надоедает, вот и казначею за столько лет жизни надоело, а зависть – чувство опасное, разрушающее, убивающее всё удовольствие от существования. Куда проще просто не думать о неприятном. – Никакой государственной тайны здесь нет, скорее личная.
Девушка собралась с духом и посмотрела куда-то поверх головы перевёртыша. Вот странность, страх перед неведомой опасностью на время прогнал опасения, неудобства, вызываемые звериной натурой собеседника, но сейчас они возвращались, правда, проявлялись не так чётко, словно притупились, улеглись, успокоились – по крайней мере, оказалось возможным уже относительно расслабиться. А чтобы продолжить начавшийся разговор, требовалась концентрация – Шейла не знала, как правильно сформулировать свои мысли. Казначей всегда опасалась, что её переживания способны только рассмешить – в конце концов, среди тёмных эльфов не было принято грустить о родственниках, наоборот, довольно часто потенциальные наследники искренне желали смерти родителей либо старших братьев или сестёр… как Мадейра, например. Чувства, питаемые Шейлой к умершей матери, были в некоторых кругах за рамками обыденности, от того казначей предпочитала молчать, так спокойнее. Впрочем… тёмные эльфийки по большей части просто не заслуживали любви своих детей.
Да и… Шейла, хотя и мучилась периодически сожалениями, оставила прошлое в прошлом, не стала бы специально нанимать кого-то для проведения расследования – не хотела без пользы тратить деньги, бередить старые раны, а особенно не желала более иметь дел с сестрой. Но вот шанс, пускай мизерный, сам плывёт в руки… как можно им не воспользоваться? Выходит, придётся решаться. В любом случае, Аэгрин здесь – только исполнитель, он, если что и подумает, оставит эти мысли при себе, а если попробует нашептать то, что распространять не полагается, в чужие уши… что же, Лервор найдёт, чем ответить на несоблюдение договора. Можно будет потом даже посетить перевёртыша в тюремной камере, предавшись несвойственным порывам злорадства.
- Как вы наверняка знаете, - задумчиво начала казначей, - я не первая дочь в своей семье. Четвёртая, - тонкая, ироничная ухмылка скривила губы. Шейла как будто рассказывала самой себе, а не кому-то постороннему. – Сейчас Домом Лервор управляет Мадейра, моя старшая сестра, до неё – наша мать. Загвоздка в том…
Интересно, не всё равно ли перевёртышу, кто правит его Домом? Существуют ли у него хоть какие-то светлые воспоминания, чувства, связанные с главой рода? Или вот с матерью? Зажжётся ли в нём хоть крохотная искорка горя, оборвётся ли доселе не замечаемая, но очень важная струна, если кого-нибудь – мать, главу, или, может, брата, сестру – убьют, чтобы пустить корни на освободившемся месте? Как объяснить, есть ли вообще разница? Возможно ли вообще объяснить такое?
Лучше, пожалуй, подать мысль двояко, если уж Аэгрин мастер находить подтексты во фразах. Тогда он может думать, что душе угодно: казначей планирует месть, казначей защищает имя Дома и родную кровь, казначей хочет сдвинуть старшую сестрицу с насиженного местечка, став на одну ступень ближе к статусу медок’ма Дома Лервор… казначей хочет правды.
- …загвоздка в том, что существует мнение, по версии которого сестра якобы получила статус главы Дома не по праву, с помощью убийства – убила свою же мать. Мне, - лицо Шейлы сделалось ещё более безразличным, хотя, казалось, и так представляло чистейшую квинтэссенцию равнодушия, - нужны доказательства справедливости или ошибочности этих обвинений.
Шейла сделала паузу, прокручивая в уме сказанное, размышляя, всё ли подала правильно. Легонько кивнув своим мыслям, продолжила:
- Напоследок. Прошло уже довольно долгое время после… происшествия. Я прекрасно осознаю возможную тщетность поисков и вовсе не хочу, чтобы найденные доказательства оказались надуманными, ложными. Вы должны сделать всё от вас зависящее в поисках правды, или же, поняв, что усилия тщетны, вернуться ко мне ни с чем. Само собой, - казначей сцепила руки под подбородком, - увильнуть от выполнения задания вам не удастся. Полагаться на вашу честность я не могу, поэтому за вами будут… скажем так, наблюдать. Издалека и незаметно.
Неудобства это доставит перевёртышу огромные, но по-другому нельзя – сама Шейла честна в своей части сделки, но кто может ручаться за Аэгрина? Взгляд, брошенный казначеем на собеседника, был несколько виноватым, но твёрдым.
- Извините. Вопросы?