1. Имя персонажа
Радомир Кобольд. Будто в насмешку прозван «Крысобой». Домашние звали Радо.
2. Возраст и точная дата рождения. Созвездие-покровитель.
41 год, родился 1362 году, 12 дня месяца Незванника, под созвездием Весов Порядка.
3. Внешность
- 3.0 Раса: человек, хотя многие ставят этот факт под сомнение. Не нам их судить.
- 3.1 Основное полотно: как известно, на свете есть люди, которые одним своим видом заставляют первого же встречного еще долго пребывать в грезах, ими оставленных. И связано сие интересное явление, как правило,с внеземной, летящей походочкой, роскошными волосами, фарфоровой кожей, аккуратным личиком, либо же идеальным станом. Что-то одно уже радует взгляд, а когда все вкупе…Такое приятно держать в уме,подобные экземпляры одним своим появлением дают позабыть о многочисленных невзгодах, как картинка или правдоподобная скульптура, которой боги даровали жизнь. А есть и те, встретив которых, еще долго не можешь выкинуть из головы образ, как ни старайся, по причине крайнего испуга и чувства омерзения. Смотришь, а поверить не можешь, что создания подобного рода все еще существуют, все еще мучают общество своим видом. Господин палач как раз такого сорта и давно привык к мысли, что с его данными, пожалуй, полезней работы не найти, а о нежных чувствах и дружеских беседах вообще лучше и не зарекаться.
Высокий сверх меры, – почти семь футов – косая сажень в плечах, руки и ноги – каменные колонны. Пожалуй, в подобном облике тоже не найдешь ничего, что породила бы простая человеческая баба, если уж на чистоту. Но нет - перед вами человек, будьте уверены, колдовства или происков богов тут нет. Мускулатура с годами потеряла рельефность, возможно, и спина уже не держится столь прямо, но мастерство не пропьешь, и до сих пор читается в мужчине что-то из насыщенного боевого прошлого, определенная стать воина, а не простого работяги или ремесленника. Простыми словами, кажется, что раньше он заносил тяжеленный топор не только над головами приговоренных к казни бедолаг, а без доли сомнения прорубал им – или чем-то схожим – панцири и шлемы неприятелям. Но славные битвы забыты, доспех насажен на деревянную чурку, а почести остались в лихих схватках с бандитами, как и почести и веселые гулянья по поводу очередной победы, взгляд потух, спину сгорбили годы, на лице навечно застыло выражение непередаваемой тоски, если не муки.
О, а об «лице» этого милостивого господина уже впору слагать легенды. Не шутка ли богов, что тот, кто сам срубает головы, преспокойно носит настолько отвратительную? Отнюдь. Лицом Кобольд и вправду не вышел. Еще в детстве спокойно принял явный факт преобладания в себе крови простого, далекого от утонченных королевских особ человека. Широкая челюсть с выпирающими подчас желваками, массивный подбородок, который довольно скоро обрастает пегой щетиной; рот широкий, но кривой, губы, сжатые в нервную, корчующуюся в мрачной усмешке нитку, кажутся обескровленными, почти не выделяются на бледной, будто даже сероватой, коже. Увы, не  своеобразная мимика, не пугающий взгляд отгоняют любое желание смотреть на палача прямо, но огромный, алеющий кровянистой массой шрам, словно проглотивший  левую половину лица мужчины. Как какая-то отвратительная болезнь, постепенно съедающая плоть или что-то похожее, так заметен явный изъян и настолько отводит от себя посторонние взгляды. Трещинами обводя все еще видящий глаз, шрам едва заметной рельефной изморозью касается  широкой, искривленной переносицы, зато занимает  целиком ухо и левую половину скальпа. От первого остался жалкий огарок с дыркой, а от последнего – изрытая рубцами поверхность, на которой волосы уже не растут.
Как уже говорилось, невелика потеря, правая часть лица как не казалась привлекательной, с годами обросла глубокими морщинами.
Глаза небольшие, влажные и серые. Белки заволокло розовым от частых недосыпов и обильного возлияния. Взгляд исподлобья, недоверчивый, дикий – одним словом, неприятный.
Волосы от природы русые, к взрослым годам сделались почти смоляными; жидкие, чуть вьются. Несмотря на некоторое неудобство, кат их отращивает до плеч и зачесывает на поврежденную сторону, чтобы немного скрыть очевидное уродство. Выходит, должны признаться, неважно. Выглядит неопрятно, так как Кобольд вовсе не из тех почтенных мужей, что обременяют себя необходимостью следить за своим внешним видом. Да и на кой, спрашивается?
Даже профиль целиком и сразу выдает в господине палаче низкое происхождение, подпорченное множественными переломами носа и не очень-то ровным прикусом, придающим хозяину схожесть с какой-нибудь свирепой и дикой зверюгой.
Мимика небогатая, зато живая, как это ни странно, ведь в остальном – в тяжелой, от плеча, походке, в скупости жестов и  в проявлении эмоций – наш герой не выразительнее каменной глыбы, на которую действительно очень похож.
К одежде, как и к украшениям, не испытывает никакой особой привязанности. Если что-то прохудилось, то это что-то можно сменить, а уж выбирать, заострять свое внимание на чем-то конкретном – вот уж действительно глупость.
Предпочтение, что немудрено для человека подобной профессии, все же отдает темным цветам и простому крою. Денег больших при себе не имеет, а потому это скорее вынужденные меры, не от малодушия, которое правит молодыми, считающими, что одежа исправит их огрехи в бою, если понадобится. Встречал таких, к сожалению, много.
Две вещи по праву можно оценить как ладные в образе Кобольда – то его руки и голос. Вещает палач глубоким баритоном, изредка повышая голос, больше хрипя; однако слова выговаривает точно, пускай красноречием и обделен. А руки – здоровые, крепкие, с затейливым узором вен, - похожи больше на очередную скульптурную зарисовку, может, недоделанную, а потому и неказистую, по мнению ценителей подобных вещей. Зато ладони холодные и зимой и летом, точно взаправду выдолблены из камня, а не слеплены из плоти и кости.
4. Характер
- 4.0 Верование: верует, несмотря на множество перипетий, верует в величие Алдора, по старой памяти отдает почтение Фаиду, ругаясь же, сразу припоминает Малати, а не распутную Региус, полагая, что оная, того и гляди, может  порадовать своим телом очередного поганца. Вероятно, кто-то сочтет за странность, но палач знает множество самых разнообразных историй и присказок, отведенных старшим богам, что-то низменное, но в то же время отображающее простой, незамысловатый внутренний мир очередного тюремщика или же особенно романтичного заключенного. Даже в таком болоте, любит думать Радомир, есть чему научиться.
- 4.1 Основное полотно:
Как и полагается помазаннику Алдора, внешне представляет собой нерушимую твердыню, колосса, вот только не о глиняных ногах. Ах, если бы все было так же просто, как отражение в зеркале, должно быть, мир стал куда добрее.
Бессмысленное насилие, которым почуют осужденных в застенках темницы, исполняя приговор по предписанию, поначалу ранит душу, а после оставляет на ней жесткие рубцы, которые томят тело еще некоторое время, покуда, как и всякая рана, не сходят. Вот только подлый удар нашему кату нанесла сама судьба, а не застенки, не отвратительные камеры и не чудовищные переливы истошных воплей. Еще до начала своей бессмысленной и нечестивой карьеры Радомир приобрел поразительное умение воспринимать мир таким, каков он есть, не строя более никаких долгоиграющих планов, не мечтая всерьез. Путь его будто бы завершился. Он не боится смерти, поскольку является ее верным слугой: исполняя волю монаршею, палач вряд ли представляет, как скрупулезно составляются акты о казни или пытке человеком - он видит зияющую пропасть, в которую ему надлежит опустить неверного. Поздно стоять на коленях, сыпать обещаниями о щедрой неустойке, когда предстаешь на эшафоте со связанными руками. Палач – десница смерти, и уж когда вы имеете честь лицезреть черный плащ с кровавым подбоем, думать о спасении поздно.
В обыденной жизни, к слову, это ничуть не умиротворенное создание. В его руках определенного рода обязанности, и те люди, что имели несчастье общаться с катом лично, описывают его как угрюмого, даже свирепого, циничного типа. Язык у него, мол, подвешен славно (не то что рожа), но вот манеры оставляют желать лучшего. Он далек от напускного героизма, имеет огромный запас желчи и не стесняется его выплескивать на особо страждущих. Быстро избавляет окружающих от чувства исключительности. Обладает не то солдатским, не то садистским чувством юмора.
Не почитает светскую сторону столичной жизни, как и «честных господ», которые якобы имеют право ставить палки в колеса его помощникам и подопечным. Своим почти что мифологизированным положением пользуется весьма ловко, вовремя напоминая неожиданно подвернувшимся "честным господам", с кем они имеют дело и каковы последствия брошенных катом слов в сторону их знаменательного исподнего, а то и благочестивых матушек.
За время учебы у Файта Штольца привык к положению своего рода изгоя и более не обращает внимания на испуганные взгляды, которые могут быть вызваны даже и не отношением к сомнительной должности ката, но приобретенным уродством. На обиды и кривотолки палач старается не обращать никакого внимания, а доверять - лишь своим мыслям. При нем нет тех, кого он с уверенностью назвал приближенными или друзьями. Впрочем, испытывает, пускай и не пользуясь привилегиями такого рода, истинное почтение к лорду-командующему городской стражей, с которым познакомился лично и под чьим покровительством находился весьма долгое время.

К тем, кого палач привечает на эшафоте или в тюремных отстойниках, предназначенных для пыток, не испытывает никаких чувств. Беседовать с тем, кого ведут на казнь, он может, в любом случае, но вот переживать по поводу скорого расставания с интересным собеседником – никогда. Внешне господин кат чуть более чем самодостаточен и уверен в верности собственных деяний, в собственной непоколебимости, в железной маске, живым воплощением которой является отвратительный клубок шрамов. Выбрать сторону, похожую лишь отдаленно на абулический нейтралитет, присущий тем, кто умеет правильно судить, кого не уличить в тесном общении с добром или злом, его заставили обстоятельства, и они же поддерживают нечеловеческий самоконтроль ката, но оставляют небольшую лазейку в глубины души. Нутро куда богаче, нежели диктует ему быть наружная сторона. Здесь вы, к сожалению, не обнаружите мягкий нрав, романтическую натуру и тягу к светлому и прекрасному, но – что уже само по себе довольно странно! – сформировавшуюся, живую личность, со своими достоинствами и недостатками, страхами и предпочтениями.
Человека с целым собранием собственных мыслей и рассуждений на тему определения своего места в жизни, человека переживающего за то, что будет дальше, сравнивающего опыт прошлых лет с настоящим. Склонен к глубокому самоанализу, апатии, но не депрессиям. Злобу и гнев обычно пресекает распитием спиртного, впрочем, знает, что поступает не так, как следовало бы, однако иного пути для себя не видит. В людях ценит здравый смысл, рационализм, ловкий ум, но никак не переигравшие с подростковыми прыщами авантюризм и спесь. Не в интересах Радомира обвинять кого бы то ни было в недостатках, и он стоически держит язык за зубами.
В бою свиреп и безжалостен. Те немногие, что уже покушались на жизнь нынешнего ката, в скором времени собирали остатки своей чести с мостовой, бежали, поджав хвосты. И те немногие, что нашли в себе силы говорить, сравнивали стычку с тем, как если бы напоролись в окружных лесах на стаю волков или оголодавших собак. На самом деле, истинного «Крысобоя» они еще не видели, чтобы судит о том, насколько страшен он в битве. Есть, все же, остались с пережитых времен вещи, которые могут вывести ката из себя. И вот тогда, добравшись до самого нутра, до уязвимой струнки души палача, страждущий сможет сделать разумный вывод, что лучше бы было ему оставить все на своих местах, поскольку в первородном гневе, похожим на дикое пожарище, кат воистину страшен. В такие редкие моменты ему даже дикий зверь не брат. Былые раны, сколько бы лет ни прошло, разбередить возможно. Тут всплывают и кривотолки, связанные с деятельностью стражника в родном городе, отличительное поведение во время осады деревушки, принятие должности столичного капитана, фактическая покупка молодой и красивой Геруты, ее измены и его пьянство, ну и работа в должности заплечных дел мастера, разумеется.
По природе своей не шибко-то и умен, но упорен. Со временем практически самолично выучился всему тому, что знаете теперь, и ныне же может похвастаться богатым опытом, символичной дорожкой, выведенной на собственных ошибках, житейской мудростью, которая и облегчает восприятие мира и ощущения себя в нем.
С опаской относится к открытому огню, магам, женщинам. Природный ужас у ката вызывают зубные болезни, что связано с небольшим опытом еще в детстве. Насмехается над дворянами и военными, впрочем, ничуть не жалует и простых горожан или бродяг. Держится особняком, как и полагается человеку его профессии, однако способен и пойти на попятную, на встречу с социумом, пусть и в своем стиле. Не испытывает необходимости укреплять свое положение в глазах «ночных мастеров», шлюх, иных приспешников, как и незаконно приторговывать бродячими девками или сдирать подати с голодранцев и прочей пакости. Свободно и за небольшую сумму делится умерщвленными телами с врачевателями и магами, впрочем, достаточно осторожен, чтобы не предавать подобное положение вещей огласке.
Не подвергается всеобщему обсуждению и скромная личная жизнь палача, его любовь к хорошему табаку и простой пище, в особенности, к мясу средней готовности, некоторая жалость к бродячим псам, которых он вынужден излавливать. Нелюбовь к кошкам и птицам, относительный интерес к фольклору разного происхождения.
Радости в своей работе не находит, даже утешения, большую часть проблем запивает дешевым вином или иной какой сивухой, за поступки, относящиеся как к долгу, так и к интересным аспектам прошлой жизни, не ищет прощения. Зато чуть ли не до зубовного скрежета презирает и себя, и весь, поглоти его Малати, мир. Войну, богов, монархов, нерожденного наследника, предприимчивого братца, обольстительную женушку, ее неказистого любовничка и свою жизнь.

5. Биография

- 5.1 Основное полотно:
Чувство исключительности Радомира в ранние годы ничуть не тяготило. Родился он в семье весьма заурядной, если не сказать бедной. Впрочем, до жалкого существования, какое влачат бездомные нищие, Кобольдам было далеко. Более всех страдала, конечно, Агла, родительница нашего героя. Младшенького - на тот момент - слегка переношенного, женщина родила легко, пускай на дворе стоял зимний месяц. Доселе Агла успела одарить мир еще десятью отпрысками, но только четверо осталось – прочие передохли еще во младенчестве. Так уж получилось, что беспокоилась она зря: ребенок отличился - не болел, не вызвал предостережений знакомой повитухи, хорошо питался и кричал в меру, в меру же изводя свое многочисленное окружение.
К слову, на свет Радомир появился в предместьях Бурны, которые, без тени сомнений, и до сих пор признает родиной и настоящим домом – местом, где ему было хотя бы спокойно. Но о том позже.
Скромный быт семейства Кобольд не предполагал никаких излишеств, которые, по мнению главы семьи, кузнеца Торуга, приносили людям лишь беды. Старшие сыновья к тому моменту занимались своими делами. Старший, Освальд, в городе служил и подавал большие надежды в ратном деле, средний, Бастиан, перенимал мастерство бортничества у одного престарелого мастера. Сестры почти все достигли возраста, когда пора бы задуматься о том, кому же всучить скромное приданое, мать была занята ими же, проводя вечера за разговорами у своих соседок, которые могли бы обеспечить ее прелестниц добрыми и работящими мужьями; а Радомир превратился в отцовскую отдушину – преемника. Едва мальчик стал в полной мере запоминать события и осознавать то ничтожное пространство, которое крылось за домом и предместьями, жизнь его наполнилась тяжелой работой с утра до вечера. На игры время тоже было, но стоит отдать Торугу должное - он гонял своего щенка, точно малой серьезно провинился. Впрочем, ругать  младшенького суровый глава семьи не торопился, отпрыск, не блещущий красотой или же умом, выполнял поручения справно, порой так увлекаясь очередным занятием, что и не оторвать. Нарадоваться не мог Торуг, а потому с ранних пор стал потчевать детище баечками о достойной участи кузнеца, а том, какая из мастера фигура важная. И на том, казалось бы, сказочке и конец. Вырос бы наш неказистый умелец, сменил бы старика отца за наковальней, по настоянию матери – женился бы, наплодил детишек, помер бы в окружении любящей семьи, в последний раз увидев смиренные лица растолстевшей супруги, заметно постаревших детей и оравы внуков на смертно одре, в последний раз радуясь уходящему солнцу. Замкнутый круг. Настоящий путь помазанника Алдора – никому не сделал ни зла, ни добра, лишь продлил род, отработал положенные годы. Стоит ли рассчитывать на что-то большее?
До какого-то момента так и продолжалось. Жизнь походила на воду в запруде, поросла плотной ряской, превратилась в жижу, по которой мог уверенно пройти кто-то более значимый.
К пубертатному периоду Радомир уже на голову перерос любого из своих единомышленников по разнообразным детским забавам, вместе с «расцветом» пришел к парнишке и крутой нрав, который значительно урезал количество друзей, что чаще всего уходили из совершенно безвинных на первый взгляд драк с разбитыми носами или подбитыми зенками. За подобное частенько доставалось от отца. Помнится, раз так залепил своему сердешному чаду – пьян был, вернулся с поминок, - что выбил тому, бедняжке, молочный зуб. Так несмышленый Радо, наслушавшись по своей любознательности одного рыбака, подумал, что конец его близок. Престарелый удильщик как-то раз поведал страшную историю о том, как его брата несколько недель мучила дикая боль, Малати, мол, за что-то его невзлюбила. А пришедший на место трагедии лекарь лишь открыл покойнику рот, после чего тут же установил, что мужика свалил некий «цапсис», мол, гнойники у мученика во рту разрослись. На силу паренька успокоили, кто бы мог подумать, что такого испугает какая-то там болячка. Но детские страхи скоро забываются, и лучше бы уже не забылись, так как вскоре на жизненном пути преемника кузнеца возник тот, кого стоило бы опасаться взаправду.
Этим кем-то оказался старший брат, заметно раздобревший от хорошей жизни в городе, привезший в родной дом много чего полезного: снятые при проверке торговых караванов специи, пряжу, вина, младшей сестре, которая пока не нашла себе суженого – дорогой гребень. Торуг б узнал, что все это не нажитое, а краденое, наверно, в тот же миг обругал и выпинал старшенького за дверь, чтобы больше не звать сыном.
Выпив, мужчины разговорились. Освальд с горечью поведал о том, что средний, Бастиан, так как слыл тем еще ловкачом, связался на свою голову с мятежниками-бандитами, то ли темными, то ли с какой еще нечистью. И не слышно от братца больше никаких вестей с тех пор, как он уехал вместе с шайкой в Палаар. Отец, схватившись за сердце, чуть было не разрыдался от такого известия, мать скоро увела его спать, оставив сыновей наедине.
Освальд, окинув младшенького замасленным после обильного возлияния взглядом, поинтересовался, не хотел бы малыш Радо попробовать себя в военном деле, как и его более успешный родственник. Мол, за кузницей пусть приглядывает отец-дурак - только старикам место в деревне, а молодым надо наживать золотишко в городе, хоть бы и в Бурне - для начала. Да и есть к чему стремиться, когда природа наградила кулачищами, каждый из которых размером с горшок. Окрыленный рассказами брата о службе на благо народа, о мечах да доспехах, о девицах, которые сходят с ума по городским стражникам, а посему безропотно слягают с охранителями порядка, – только попроси – Радомир и в тот вечер был готов упехать вслед за Освальдом, тут же примерить и меч, и форменный панцирь, и девок. Но старший, посмеявшись, сообщил, что время еще не пришло. Пущай малыш Радо старается, тогда, глядишь, в шестнадцать его примут на распределение в гарнизоне -  с распростертыми объятиями.
С тех самых пор Кобольд младший увлекся кузнечным делом так, будто бы не ведал каких иных дел. Ребячьи забавы его более не увлекали. Он все время проводил за работой, не просто помогал отцу, но настойчиво спрашивал с родителя как можно больше подробностей, которые лежат за пределами понимания стандартов кузнечного дела. Писать, читать не умел, считал по пальцам, Торуг научил, зато в своем деле быстро наверстал. Пусть внешне был не сообразительней полена – схватывал налету, похвальбы не требовал, а неудач не терпел. Чтобы стать серьезным и уважаемым человеком,  разумеется, и сыскать милости у господ стражников. Откуда ж ему было знать, что берут всех?!

В назначенный день новость о том, что смиренный и прилежный ученик решил посвятить жизнь не кузне, а службе, чуть не заставила отца снова схватиться за сердце. Мать кричала, била детище по груди своими сухонькими кулачками, заклинала его всеми богами, изрыгала проклятия. Без толку! Пущай денег особых у Кобольдов не водилось, старший брат был готов подсобить Радо на новом месте, о чем и известил родню, вновь приехав в предместья, нагрузившись заблаговременно крадеными безделушками. Отец, разумеется, немного перебрав с медом, решил дать добро на службу, посчитав, что надо все познать, коли сердце велит, а там, глядишь, вернется малыш Радо рыцарем, увезет стариков своих в замок, пускай это и неправильно. Нечего кичиться богатством! Да и познает если неудачу – вернется и станет ковать мечи да броню для славных защитников королевства Анайрен. Проводы устроили знатные. В разгар событий бурно, на сеновале, завершились отношения неофита и какой-то приблудившейся к пирушке девицы. Наутро, проклиная вчерашнюю бормотуху, отправились в гарнизон. На месте подписи в договоре, выложенном на стол перед очередным новобранцем крикливым интендантом, был поставлен жирный крестик. О том, что же полагается знать очередному щенку в славных рядах не менее славных регулярных войск чудесного города Бурны, мол, все равно расскажут…Да покажут! Грамоту оставь богатеям.

Тут не было терпеливого Торуга, чтобы детально разъяснить, что же происходит. Тут были сплошные неудачи, которых молодой, совсем зеленый, несмотря на внушительную комплекцию, Радо не переносил. Ему жилось куда спокойнее в старой веси, где и знать ничего было не нужно – починяй себе подковы, плавь да точи, тогда все будут тебе благодарны.
Первые месяцы, увы, ничего важного не происходило, а все надежды на посещение родительского дома упирались во временные рамки, общую усталость; неофиты военного дела, знай себе, большую часть дня неустанно наворачивали круги, вооружившись тяжеленной поклажей, для проформы, нудно разучивали, как держать в руках форменное оружие, как передвигаться в доспехах и подобные тонкости, которые обычно преподносят в гарнизонах хоть и бесплатно - в отвратительном виде. Когда учебные года, обремененные только лишь поразительно низкими санитарным нормами и нехваткой тренировочного инвентаря, прошли, многие отсеялись. Кто-то ушел по своему желанию, кого-то откупили, что-то вроде того. А Радо остался, как велел брат. В мирное время, удивительно, не предвиделось, так или иначе, никаких застоев, пройдя азы того, что называют ратным делом, наш герой заступил в караул к одному из подопечных брата. Было бы, согласитесь, подозрительно, если бы зеленого юнца сразу приписали к регулярному батальону и отослали патрулировать лордовы земли.

Итак, новое место Радомира оказалось на мосту, что на въезде в город. Откидная конструкция, небольшой пост, прилегающий к городским стенам – обычное дело. Сиди себе, подливай пивка да трави байки с другими такими же лодырями. Но за пустым, глупым молчанием, которого молодой человек не переносил, крылась практическая выгода, наложенная вышестоящим лицом – Освальдом. То был третий год службы. С чем же познакомился наш герой? С контрабандой, без которой, кажется, не один крупный город не обходится, несмотря на чистосердечные заявления лиц, ответственных за закон и порядок. Обозы с самым различным скарбом, наспех прикрыты холстами, подогнали глубокой ночью, когда на посту оставалась всего пара караульных и командир. Мирное же время! В ту же ночь командующий постом раздал своим подопечным по кошельку с медяками затем, чтобы молодчики молчали, безропотно сносили все то, что будет происходить, покуда они в его власти. То была лишь одна из многочисленных деталей, раскрывающих обратную сторону жизни «служителей закона», тех, кто призван защищать покой простых граждан.

Обратившись за советом к брату уже после посещения контрабандистов Бурны, Кобольд набрел на мнение, которого не ждал услышать. Теперь-то он понял, отчего его быстро разбогатевший родственник до сих пор находится на своем, пусть и не высоком, доходном местечке. Освальд, ничуть не смутившись, приказал младшему молчать, ибо обнаружение хладного трупа несмышленого Радо его ничуть не обрадует, но это так, в перспективе. Тревожный свет, наполняющий крохотное помещение в караульной башне, частично скрывал беспокойство, которым буквально дышал стражник. Капитан разлил по кубкам кислого вина и продолжал. Говорил он много, спокойным и размеренным тоном, будто ничего толком не происходило. Вещал, что если младшенький не станет  говорить о случившемся (и  о том, что еще произойдет на его веку) с кем бы то ни было – его ждет светлое будущее, возможно, место в гвардии, если уж он так напирает на тренировки и верен военной службе. Лишь бы молчал, а там приложатся и деньги, и слава. И в голове Радомира с тех самых пор поселились тревожащие душу мысли. Мысли, с которыми глуповатый увалень из недалекой веси не смог бы разобраться. Уж больно сложная схема раскрылась перед ним. Многие стороны городской головоломки показали свои временно закрытые от посторонних глаз уголки. И те люди, что до сих пор, казалось, никак не влияют на жизнь славной Бурны, приобрели значимость. И речь сейчас далеко не о честных людях, а о тех, кого даже в лицо окликают «шлюхными детьми», "ночные короли"*, могильщики, живодеры, и, разумеется, жрицы любви. Городская стража была лишь внешним слоем, за которым вышеуказанные господа прятали то, что могли предложить: разврат, шальные деньги, оружие, запрещенные вещества, информацию самого непристойного толка. Те, кто не имел светлым днем ни прав, ни уважения обретали все ночью, когда вершились дела запрещенные, наказуемые смертью. Но сама смерть, казалось благоволила тем ночным королям – по их сторону находился Ганс Цек – бурнский палач, который  осуществлял надзор за убогими, лениво закрывая глаза на все, что творится в «его» городе. С Гансом Радо довелось пообщаться лично, в одном из притонов, когда Освальд вновь собрал свою нечестивую свиту, чтобы сообщить о скорой поставке «девочек» из Гириона.
Кат вел себя так, будто бы король по ночам передавал свои обязанности и права ему. Расслабленно, но без лишних слов он называл цену вопроса и то, кого именно выделит на дело, если понадобится. Чтобы все прошло гладко, и комар носа не заточил. В ту ночь, когда «жриц любви» подвезли обходными путями к стене Бурны, Ганс Цек самолично присутствовал при передаче товара из рук в руки. И так ловко управлял взволнованными подельниками, что невольно вызывал восхищение. Сам-то был немолод, пах скверно и размеров казался необъятных. Посмеиваясь, нечистые на руку стражники наблюдали за происходящим, за тем, как кат торгуется, как осматривает городское приобретение, внушает ему, что теперь-то, поди, беспокоиться уж не о чем, если хоть одна отобьется от рук, а бордель-мамка Рудольфина нажалуется за какой проступок – ждет девиц встреча с ним. Так велит закон, и супротив актов лилейных лордов шлюхи ничего поделать не могут. Хотят справедливости – будет им. Чтобы не обидеть присутствующих при описи господ, Цек предложил испробовать товар, если, конечно, господам караульным так будет угодно.
Благородные дамы, не обремененные строгой моралью, были, честно говоря, не против. Уж лучше молоденькие пареньки, нежели господин палач, выдала в тот момент одна. Посмеялись, а дальнейшее общение перенесли в один из зловонных притонов, где честные горожане придавались нечестивым поступкам с более чем подходящими для этого особами. В ту жаркую, непосильно душную ночь Радо больше пил, чем обращал внимание на то, чем могут похвастаться завезенные из Гириона барышни.
Ганс Цек, видимо, перебравший и с дамами, и с выпивкой, подсел к стражнику и решил поинтересоваться, отчего ж молодой господин грустит, когда всем так весело. Кобольд, оглядев рыхлую фигуру палача, поделился с господином катом кое-какими неумелыми соображениями на тему того, как  быстро тлеет, должно быть, у людей вокруг душа. Ганс, подумав, хлебнув из чарки с медовухой еще, обвел рукой помещение, и объяснил: «Тлеет, господин стражник, покуда ты сам того хочешь. Покуда знаешь, что есть лучшая сторона жизни, а есть худшая. Тлеет у тех, кто этих милых дам считает грязными оборванками, а меня – слепком из дерьма; но когда ты увидишь, что разницы нет, что есть сторона, которая принадлежит тебе самому, – тогда ты прозреешь».
Слова ката на тот момент показались Кобольду пьяным бредом. От Ганса Цека несло, как от помойной ямы, он был отвратителен внешне, но казался таким свободным от того, что накладывал на него закон, что впору было завидовать.

Выбравшись за пределы Бурны еще через пару лет, молодой, но даровитый сержант Кобольд с отвагой и решимостью очищал предместья от неугодных вышестоящим инстанциям притонов разбойников, нечистых на руку торговцев и иной пакости. Теперь он не принимал участия в городских бесчинствах и был свободен. Уверенно держал меч, а вскоре приноровился к топору и кистеню, когда познакомился во время очередного призывного периода с лагерным кузнецом. Бывалый мастер прошел через многочисленные стычки с разбойниками и всякого рода нечистью, но на старости лет оказался на родине, приехал, что называется, доживать последние годы. Старик велел по надобности приносить ему боевые трофеи, что бы починять их и снабжать местное «зеленое» ополчение, чем сержант и занялся. Все ж таки одна, пускай и не самая полезная, привычка сохранилась со времен ночных караулов: Кобольд без лишних угрызений совести брал то, что оставалось после бандитов и не приносило, как ему казалось, ощутимой пользы городской казне. Все же иметь причудливую сеть связей в «темной» Бурне было полезно, как и наживаться на боевых трофеях, сплавляя излишки особенно проворным перекупщикам.
Закрытому сообществу, что находилось вне закона, противостояли и другие, кто в него не входил, но собирались небольшими группками близ города и весей, желая заполучить если не крепость, то хотя бы уж деревенское добро и все, что внутри частокола. Многие разбойники извне – беглецы из «ночных королей», ополченцев, которые не оправдали надежд своих аккуратных управителей. Освальд называл их «крысы». И сними Кобольд теперь имел дело. Один случай и раскрыл перед молодым десятником дорогу, о которой он мечтал последние лет десять точно. Свободный полет в остервенелой схватке со смертью. Но это, как он думает теперь, спустя многие годы, был подготовительный этап, который справедливый Алдор приготовил своему помазаннику для того, чтобы в назначенный срок нанести обескураживающий удар по самолюбию.

Стоило Освальду из низов пробиться к месту лорда-командующего и принять рыцарские привилегии, Ганс Цек бежал из города, как и его бесчисленные прихвостни. Организовав эффективно и быстро тех «крыс», кто промышлял за городскими стенами, с целью начать немедленный захват ближайшей веси, скопив заблаговременно сил и средств, бывший кат и его люди засели в лесу Туманов. Первой на очереди оказалась небольшая деревенька близ озера Серсе, под названием то ли Галмак, то ли Кармак. И не упомнить уже. Староста веси был предупрежден, что в скором времени место его обитания возьмут штурмом, и лучше бы ему и его людям убираться подобру-поздорову, но оставить в качестве выплаты за свои жизни: девок, деньги, воду и пищу.
И если бы некто, чье имя стерлось, будто и не существовало вовсе, не сообщил о намерениях Цека заранее, возможно, регулярные войска окрестных земель еще долгое время боролись с их  неутешительными последствиями. О том, что свои силы бывший кат соберет к условленному дню, Освальд прознал первым и в тот же миг распорядился, чтобы к веси начали подступать его люди. В числе оных оказалась и десятка, которой руководил Радомир. Смысл был в том, что воины не могли действовать открыто, потому-то происходящее более всего напоминало бродячий цирк. Несколько рот, разбившись на небольшие группы, подступали к «Галмаку-Кармаку» под видом бродячих торговцев, артистов и бродяг. И каждая могла бы дать отпор, если бы разбойники заподозрили недоброе еще на подступах к основному месту действий. Но, похоже, удача бурнской ретинье благоволила. Все без потерь добрались до веси, а достигнув ее, в назначенный срок занялись укреплением позиции. Каково было удивление разбойника-ката, когда навстречу ему, ничуть не удивившемуся пассивной реакции местных жителей, вышло не только ополчение, но, сверх того, две сотни вооруженных до зубов солдат. Осада развернулась напряженная, затяжная, хотя перевес сил был очевиден. Тогда еще никто не понимал, что туз в рукаве Цека все ж таки припрятан и укрепления не остановят его дикарей.
Нашлась лазейка – поросшая камышом запруда в подлеске за домом кузнеца, что, как известно, стоит на отшибе. И из небольшого проема в земле, который входил в целую цепь каменных мешков и путей старой пещеры, стали методично выбираться на свет разбойники. Да и сам Ганс Цек объявился вскоре, держа в руках огромный топор. Воины растерялись, так как их обошли с тыла, ополчение веси чуть ли не пошло в расход, а покуда капитан, присланный командовать импровизированным батальоном, держал укрепления и призывал сотников к спокойствию, более низкие чины, обнаружившие «течь» призывали командование обратить на столь неожиданную промашку внимание.
Пришлось брать дело в свои руки. Собранные десятником добровольцы и ритейнеры отправились помогать жителями – выбираться прочь из деревни, чтобы поберечься от того, что произойдет дальше. Резня, которой обернулось спланированное Освальдом мероприятие, обрела пугающую силу. Паникующие жители веси бросали все в надежде выжить, а неуемный капитан все еще пытался закрыть глаза на то, что деревенька сдана.
Заткнуть течь удалось, когда кто-то из бойцов обнаружил ту саму «запруду». Цек оставил возле указанного места своих людей, которые готовили к использованию бочки с маслом. Не мытьем, так катанием Ганс решил обойтись с деревенькой! Ритейнеры, вовремя подоспевшие к месту готовящего поджога, сошлись в нешуточной схватке с бандитами. Остатки "крыс", почуяв, что подкрепление не спешит объявиться из укромного местечка, растерялись. Солдаты зажали захватчиков в плотное кольцо.
Кат решил бежать, однако у запруды его уже поджидали. Старый знакомый, слегка помятый к концу осады, и его ритейнеры. В ходе очередной стычки палач все же вырвался в подземелья, за ним и нырнул Кобольд. Исход поединка решила безрассудная молодость. Ганс Цек пал, однако не принял смерть, поскольку требовалось доставить изменника в город, а там уже - прилюдно казнить.

Еще некоторое время Радомир провел под присмотром лекаря. Раны, полученные в ходе сражения, оказались серьезными. Одна пустила корни, из-за чего воин еще долго не мог в полной мере вернуться к своим обязанностям. Уже после он понял, что, послав родственника на столь опасное дело, старший намеренно хотел избавить себя от груза тайн, о которых младший все еще помнил, пусть и не с таким живым трепетом. Как бы то ни было. Отослать Радо подальше все ж удалось. За поимку преступника сержанта призвали в Палаар. Как только тот снова обрел землю под ногами,  незамедлительно отправился в столицу. В этот раз не забыл перед скорым отъездом проститься с матерью и отцом, изрядно постаревшими.
В Палааре героев приветствовали если и не с распростертыми объятиями, то с должной благодарностью за оказанные Анайрену услуги и проявленное мужество. Не было шумных банкетов и почестей. Было удвоенное жалованье и повышение в должности тем и тех, кто остался в живых. Из десятки Кобольда таковых насчитывалосб всего три человека. Присутствовали на встрече, устроенной – без малого –  самим бальи Его Величества, и Освальд, и лорд-командующий палаарской стражи, оберегающей Алый Замок. И тогда же аккуратный бурнский командир посоветовал своего якобы протеже последнему. А младшего засыпал красивыми байками о том, что из столичного гарнизона рукой поддать до королевской гвардии. По сути, так оно и было. В довершение ко всему героям Галмака разрешили остаться погостить в столице еще на пару дней, приобщиться к местным красотам, отведать лучшего вина и яств – за казенный счет, ясное же дело. Распрощавшись братьями по оружию, Радомир принял должность одного из капитанов городской, столичной стражи и остался в Палааре.

В один из летних вечеров наш герой  повстречал на главной площади женщину, с которой пожелал бы разделить жизнь и дать оную новым людям. Избранницу звали Герута, девушка – на семь лет моложе своего воздыхателя – не была дворянкой, чем значительно упростила период ухаживаний и себе и Кобольду. Который, казалось, не предавался похоти в ночь своих проводов, не пользовался привезенными из Гириона девицами без морали, ибо вел себя кротко, будто ягненок, чуть ли не приплясывал в своих скромных достижениях в истинной любви, чего не делал, к счастью, получая новую должность в столице. Но звания и почести меркли перед этой чересчур серьезной для своего беззаботного положения и выразительной красоты прелестницей. И чего только она так долго сидела в девках? Отец Геруты во время визита потенциального жениха поведал, мол, у девицы в детстве открылся Дар, но что-то ей помешало пойти учиться. То ли какое-то, Региус ее раздери, предчувствие, то ли здоровье, одним словом, не срослось, не вышло из девчонки мага. А предыдущие фавориты как-то сами собой отсеивались. Вот и начали поговаривать, мол, на девчонке сглаз или что-то похожее. К несчастью для себя самого, жених закрыл на столь престранное заявление глаза и пообещал, что в скором времени никто о подобном уже и не упомнит. Уговорились насчет подарка и приданного, ударили по рукам и стали готовиться к свадьбе. Невеста, казалось, была настроена к процедуре венчания без особого интереса. Разослали хлипенькое посольство, состоящее из двоюродного брата невесты и его друзей, так как иных у Геруты не водилось, собрали гостей и в назначенный четверг, сразу после обедни обвенчались.
Молодуха – чудо как хороша в своем атласном алом платье с лилейным воротником, в диадеме, подаренной матерью, - перенесла процедуру венчания стоически. Как и необходимость таинства первой брачной ночи. Разделась, точно собиралась отправиться в баню, и улеглась в кровать с видом холодным, точно ее парализовали, – никак не думал Кобольд, что прелестница откажет себе хотя бы в притворном трепете. Но делать было нечего. К собственному же удивлению обнаружил, что за подобным поведением красавицы в самом деле стоит что-то подозрительное, поскольку та именно с ним потеряла невинность.

С каждой проваленной попыткой растопить лед отношений с собственной женой, Радо беспричинно проклинал полюбившее сердце, ту странную сторону человека, что отвечает за чувства. Увы, служба в столице требовала от него куда больше усилий, чем мужчина предполагал. Освальда он больше не видел и был рад, что случай в веси – будь он неладен – разорвал их общий путь и выделил  каждому брату по цельному куску. Находясь в Палааре, стражник выучился грамоте, пускай на то и были отданы все еще необходимые в быту деньги. Геруту он ничуть не смущал в средствах и та, кажется, со временем стала испытывать к своему воздыхателю если не привязанность, то уважение. К тому же видела она «любовь свою» по большей части лишь во время отпускных и проводила долгие и долгие дни одна одинешенька. Через пару лет она уже не казалась замкнутой и обделенной, ткала, пела песни, что-то даже наигрывала на купленной якобы на площади свирели.

Клубок карьеры стал удачно развязываться, в столице теперь не слагали байки о деревенском дурачке – «Крысобое» - которому повезло. Подчиненные сержанты признали авторитет молодого и честолюбивого командира и под его началом успели прослужить несколько весьма богатых на победы и радости лет. Многие уже тогда пророчили простолюдину возможность выбиться в рыцари, а там, глядишь, в хорунжии. С одобрением к стремлению относился и лорд-командующий, который принял Кобольда под свое крыло когда-то. На Радомира навалился целый ворох обязанностей, которые он малодушно чередовал с отпускными и посиделками с приобретенными друзьями. В конце концов, бешеный ритм, в который ввел себя мужчина, чуть не стал причиной для скандала. Дело в том, что, несмотря на более или менее организованное и отрегулированное время исполнения супружеского долга, долгожданный наследник – будь он трижды неладен – не спешил появляться на свет. В столь неприятном моменте семейных отношений Радо винил прекрасную Геруту, которая и не сопротивлялась, но и вину свою не признавала. И вот однажды, мучаясь от густого похмелья, стражник получил звонку затрещину от супруги, которой ничуть не понравилось, как порядком уставший от жизни такой суженый лапает ее. Оглянуться не успели – крики, плач. Итогом стала сгорбившаяся от боли Герута, отчаянно прижимающая к своему белой щечке, опухающей от удара, дрожащую руку. Последующий месяц взбешенный произошедшим Радомир обитал в казармах, не объясняя причины переезда ни друзьям, ни начальству.

Он явился  обратно заметно посвежевший, готовый припасть к ее ногам и слезно просить о прощении, готов был жарко шептать слова любви лишь затем, чтобы прекрасная Герута простила своего глупого мужа. И что же обнаружил, когда прибыл на место? Чужое тело на собственной стороне супружеского ложа. Былая обида вспыхнула! Взметнулась диким пламенем до предельной точки и порвала рассудок в клочья – иначе не скажешь. Оказавшись в спальне, капитан стражи рывком вытащил любовника женщины из кровати, не побоявшись бросить сухонького, моложавого оппонента в сторону, чтобы тот побыстрее понял, что никто шутить сейчас не намерен. Дальнейшее помнит уже плохо. Кажется, «герой» выхватил из отброшенной в недавнем порыве любви мантии кинжал, боль только разъярила Кобольда, он схватил незнакомца за голову и, казалось, целую вечность высекал ею, точно камнем, о неровную стенную кладку. Остановился лишь тогда, когда краем глаза заметил подле себя обнаженную, перепуганную до смерти жену.
Помнил потом ее остекленевший взгляд, раскрасневшееся лицо и какое-то легкое движение рукой, отчего в голове тут же поселилась дикая, непереносимая боль, которая мигом отправила перспективного командира ретиньи блистательного Палаара в забытье.

Пришел в себя мужчина через несколько дней. Лекарь тут же известил милостивого господина о том, что лорд-командующий ждет, непременно ждет, когда с больным можно будет поговорить наедине. От покровителя своего Радо и узнал, чем дикий скандал завершился. Юнец – любовник Геруты – недоучка из Великой Цитадели, похоже, вот уже некоторое время исправно посещал командирскую жену, покуда ее благоверный находился на службе. И ладно бы, если бы все было так просто: учил глупую женщину своим магическим приблудам. Что же до нее, сердечной, то красавица бежала, как только испытала единственное выученное заклинание на рогоносце. Испытала, надо сказать, так, что теперь это многим станет очевидно. Геруту нашли на неделе, покуда ее раненный супруг находился в постели - лечился вонючими мазями, один из «ночных мастеров» вытащил  распухшее тело некогда прекрасной женщины из-под моста. Бедняжка воспользовалась ядом, невесть откуда взявшимся. Таким образом, не осталось свидетелей, которые могли бы выступить на стороне обвинения и доказать, что мальчишка-маг был убит рукою капитана стражи. Но пошли кривотолки по поводу смерти несчастной Геруты. Сколько колких подробностей, оказывается, готовы придумать те, кто и в жизни не сочинил даже жалкой сказочки для родного дитяти. Вокруг командира ретиньи повис ореол опасности. И несмотря на то, что законные последствия безумной ночи удалось замять, и Радомир, и его покровитель понимали, что доступ в гвардию виновнику закрыт. Какое там рыцарство! Хорошо бы, если не сослали в глухую деревеньку типа Кармака, выдирать крестьянские портки из лап «крыс». А ведь сослали бы, непременно сослали, поскольку ни верные сержанты, ни честные люди теперь и знать не хотели, что в капитанах стражи находится тот, кто погубил свою прекрасную женушку, да еще и знатно подкопченный. Уж не связаны ли эти события? Лорд-командующий, человек практичный, решил не высылать некогда верно служившего злоумышленника, а предложил ему, пусть и не такую честную, как раньше, но все же должность в Палааре. Место, на котором не придется остерегаться слухов, поскольку никто к тебе и за версту не сунется, если боится распрощаться с честью и достоинством. Как только бывший капитан стражи встал на ноги после затяжного периода реабилитации, командующий послал его к Файту Штольцу – кату палаарскому. К счастью, с одним палачом наш герой уж имел счастье общаться, а потому то, где обитал господин Штольц, его положение и работа, не вызывали у Радомира удивления или же вполне разумного, с точки зрения уважающего себя сержанта, презрения.
Палач – угрюмый мужик с едва заметной проплешиной на седой голове, отнесся к прибавлению стоически, сообщил, что на то существует необходимость. Мол, еще восемь лет назад он, палаарский кат, выдал свою младшую дочь за сына ката бурнского (которым был, кто бы вы думали, сам Ганс Цек), ударили по рукам отец и жених, пообещав друг другу, что как только преемник будет готов – он отправится в Палаар. К сожалению, плану помешало предательство действующего ката бурнского, а затем и его смерть. Сыну Цека пришлось остаться в Бурне, а Файт Штольц остался без преемника. Не в его интересах брать какого-то отчаявшегося бродягу и обучать того делу жизни. Уж пусть это будет хоть некогда достойный человек, который трагически оступился.
В отличие от Цека, деятельность и интересы Штольца нельзя было назвать незаконными. Надзор за всеми выделенными точками в городе и за его пределами старик осуществлял безропотно. Побаивались его и могильщики, и живодеры, коими он руководил. А уж смирению, которое проявлял Файт на эшафоте, стоило позавидовать. Человек из тех, кого звали нечестивыми, держался не хуже дворянина и вовсе не пользовался своими сомнительными  привилегиями, чтобы давать прибежище скверне. Изначально спасенный унизительным шансом преемник, которого назначил командующий, помогал мастеру в тюрьмах. Сказать, что работа его была приятной или хоть каким-то образом удовлетворяла потребности служивого человека, было, конечно же, нельзя. Грязь, раздражающие обаяние и зрение миазмы. К слову, первое время приходилось вылавливать из тюремных уборных ям тела самонадеянных беглецов, которые решались покинуть общую камеру через «дырку в полу». Многие, кажется, совсем забыли – внизу еще пару лет назад выставили решетки как раз для любителей изваляться во всяких непотребствах. Но истинные тюремщики, конечно, знать ничего не знали или старательно делали вид, что не замечают того, что под полом захлебнулся собственным же дерьмом очередной осужденный дурак.
Время совершить свой «шедевр» пришло в разгар лета года эдак 1398. К тому моменту Радомир отработал под началом Файта Штольца уже добрых три года и был готов занять место своего нового покровителя, который едва ли уже мог держать топор в своих сухих, перебитых артритом пальцах. Как бы то ни было, даже в тот день мастер Штольц работал во славу короны и исполнил свое отвратительное дело с минимумом риска, как и было задумано. Исполнив указания мастера в точности, Кобольд перенял его обязанности. Теперь бывший паларский кат зачастую помогал неожиданно терпеливому, поумерившему пыл воинской чести преемнику. Особливо это касалось пыток и налаживания контактов с «нечестивой» стороной блистательного Палаара.
Мастер Штольц умер в загородной хибаре, которую ему выделили власти, во сне, совершенно спокойно, с достоинством, вовсе не так, как его коллега – Ганс Цек, за казнью которого Кобольд, тогда еще молодой и спесивый, наблюдал из первых рядов, так как сам поймал преступника. Много воды утекло. Воспоминания о Геруте уже не терзали душу, как не бередили ее ушедшие в тень прошлых лет заслуги и мечты, выбранная сторона, о которой Радо как-то рассуждал с Цеком. Алдор дал – Алдор взял. Появились кое-какие мысли, а жизнь затворника не так уж и плоха, как кажется на первый взгляд. Теперь нет искушения вливать в себя дешевое вино в компании соратников. Даже возможности не предвидится. Окружение – могильщики да живодеры, бедные проститутки – не задаются обычно вопросами душевными. Молодой палач, покуда он не требует с них выше меры, им мало интересен, пусть слава ката Файта не дает некоторым покоя и до сих пор – тот, кто работал с господином Штольцом, верно, ничуть не уступает ему в хватке и знании тех вопросов, которые необходимы, чтобы занять обратную сторону жизни столицы, думают эти почитатели. И мало кто, скорее всего, ведает о том, что за люди, эти нищие оборванцы, вырванные из лап смерти лишь тем, что обязаны до конца жизни влачить свое жалкое существование. Романтическим ореолом, которым обычно наделяют воров и разбойников, тут нет  места. Но, по мнению самого ката, работа, какой бы она ни была, заслуживает потраченных на нее усилий, знаний и опыта.
Война лишь принесла больше «клиентов»; с тех пор как монарший двор начал терять голову по причине бесчисленных подозрений всякого в государственной измене, обратной стороне столицы прибавилось работенки. В ходе войны многие побросали поднадоевшие грядки да ремесла и решили, что беспризорничать и добывать себе хлеб ударом ножа – куда полезнее. Как бы ни так! Сколько тел удалось вывезти палачу за это время на городское кладбище, уже не упомнить. А сколько черных перчаток** он находил за окнами выделенного ему дома – пора бы начать собирать коллекцию.
Честью, как видите, тут тоже не пахнет. Пахнет выгребной ямой, трупным ядом, болью, страхом и самой смертью.

- 5.2 Сокрытая информация:

6. Профессия/Род деятельности
Кат Палаарский, заплечных дел мастер, иными словами, палач – лицо официальное, осуществляющее пытки и казни, надзор за состоянием тюрем и лобных мест, домов терпимости, бродягами и бездомными животными. Ко всеобщему удивлению, все действия палача – большая их часть – вполне вписываются в рамки того, что назначил градоправитель и иные нормативные акты, контролирующие работу ката и иных муниципальных служб Палаара.
7. Дополнительная информация
- 7.1 Навыки и умения:
С зеленой юности крепко держит в руках полуторник (бастард), и не прекращает тренировки до сих пор, поскольку считает, что оные, чтобы злопыхатели ни говорили про возраст и неуместность подобного дела, бодрят тело. Так как должность палача зачастую преподносит агрессивно настроенное вражье, до сих пор отлично сражается, о том, что кат - умелый фехтовальщик, говорит так же его насыщенное боевое прошлое и редкие стычки с неприятелями в настоящем. Некогда весьма ловко обращался с боевым топором и кистенем, впрочем, на базовом уровне, весьма спорном, которого, впрочем, хватало, чтобы противостоять бурнским и палаарским разбойникам. Обучен езде на лошади, ведению боя с седла и кое-каким приемам осады, военного дела.
Благодаря детству и отрочеству, наполненным тяжелым физическим трудом, а также природному здоровью и крепости, закалке, без лишних проблем обучился ношению и ведению боя в доспехах.
Силен, вынослив, но ничуть не неуклюж. Отпор может дать, находясь и не при оружии тоже. И вряд ли кто захочет получить пудовым кулаком в нос, согласитесь.
По опыту знаком с походной жизнью, а потому вполне может обеспечить себя и за пределами города. Изловить рыбу, развести костер, нарубить дров, приготовить что-то сытное.
Читать и писать выучился самостоятельно в более сознательном возрасте, к слову, необходимость в науках появилась лишь с вступлением в должность капитана. А сейчас служит лишь приятным дополнением, поскольку к сочинительству и изложению собственных мыслей на пергаменте душа ката не лежит вовсе. В остальном – безграмотное быдло. 
Обладает отличной памятью, речь имеет далеко не бедную, чего следует ожидать от человека столь неопределенной профессии.
Как лицо отчасти руководящее, обладает  и лидерскими задатками, склонен к излишнему планированию различных бытовых вопросов, касающихся его деятельности. Впрочем, совершенно не умеет общаться с людьми, разучился, если сказать точнее.
Само собой, обладает достаточным знаниями, чтобы производить точные удары во время казни, подвешивать неугодных монарху осужденных, исполнять пытки как легкого, так и тяжелого характера.
- 7.2 Инвентарь:
Пожалованный столичными властями дом, окрашенный краплачной краской, неподалеку от темницы. Небогатая обстановка, уйма инструментов, предназначенных для работы экзекутора. Ко всему прочему, предоставленная властями же униформа, состоящая из черных одежд, тяжелых сапог, черного с красным подбоем плаща с капюшоном, толстых перчаток из козлиной кожи.
Из того, что составляет трофеи бурной воинской жизни:
Старый потертый доспех: латная часть - бригантинная кираса с ожерельем и наплечниками. Остальные части доспеха выполнены из приклепанных к поножам и наручам кожаных полосок(шин). Меч «бастард», обоюдоострое лезвие, хорошая сталь, в длину достигает 130 см, из которых 35 – рукоять. Носит при себе. Содержится в черных ножнах.
Кистень с ударным, цельнометаллическим грузом и петлёй, било сделано из  кости и железа.
Боевой топор – топорище 50 см, вытянутое лезвие с тяжелым, изогнутым обухом, подходит и для ведения боя с лошади, и для хозяйственных целей.
Топор палача – тяжелый, массивный, с длинной ручкой в метр, лезвие остро отточено и слегка закругляется. Напоминает секиру, однако вряд ли годится для эффективного использования во время боя. Был передан мастером Штольцом.
- 7.3 Спутники и питомцы:
Обелиск. Вороной жеребец эйханской породы. Восемь лет. Своего рода подарок брата, присланный еще жеребенком из Бурны, когда Радомир только осваивался на новом месте. К несчастью, практически не способен наш герой передвигаться в доспехах на иных лошадях, кроме как рабочем тяжеловозе. Не держат. А сейчас жалко расставаться с животинкой, да и глупо.
- 7.4 Репутация:
Новый кат Палаара стал своего рода диковинкой, поскольку до прибытия на столь мерзопакостный пост Радомира «Крысобоя» знавали как капитана городской стражи, и многие на момент его службы отзывались о мужчине хорошо. Как о верном монарху воине, выбившемся из глухой веси, имеющем далеко идущие планы, а также возможности, чтобы добиваться поставленных целей. Упрекнуть его могли лишь те, что с кривыми улыбками реагируют на всех, кто по рождению не дворянин. Но не деньги и не власть требовались капитану, а честь. Казалось, что он избавлялся от ошибок, которых и видно-то в помине не было. Но судьба вмиг растоптала расцвет этого человека, нанесла ему сокрушительный удар, после которого деяния капитана стражи выползли на всеобщее обозрение, открылись с новой, пугающей и уродливой стороны. От него отвернулись сержанты, бывшие друзья и знакомые. Хоть неведомые силы, покровительствующие капитану, упразднили вину за совершенное убийство и еще много чего, каждый в городе на тот момент узнал, каким нечистым на руку был Кобольд.
Его пребывание на должности палача, как шепчутся многие, это способ отвернуться от былых прегрешений, отмазаться греховной же службой монарху, не понести наказания, которое Радомир заслуживает.
Преемник Файта Щтольца – один из тех немногих, кто пришел в «заплечное дело» со стороны. Доселе династия палачей Палаара не сменялась. В остальном все то же, что и прежде: не ест и не пьет с честными людьми, пропускает их перед собой на улицах, никогда не заговаривает с дворянами первым, остается теневой фигурой во время судебных процессов, которая не заслуживает уважения, поскольку следит не только за эшафотом, но и за больными, бродягами, шлюхами, живодерами, «ночными мастерами». Личность, одним словом, неприятная, если не сказать – отвратительная. Но в то же время всего лишь орудие в руках властей, не более.
* "Ночные короли" ("ночные мастера") - ассинтезаторы, работники, которые обслуживают канализации и выгребные ямы.
** Черная перчатка - своего рода символ. Обычно такие оставляют под окном дома ката, если где-то требуются его услуги по вывозу трупов.

- 7.5 Согласие на активный мастеринг:
Куда ж я денусь.
8. Связь
помимо того, что уже имеется - 618661051

Отредактировано Радомир Кобольд (2014-01-27 16:30:37)